Компьютерра - Компьютерра PDA N172 (05.05.2012-11.05.2012)

Автор: Василий Щепетнев

Опубликовано 05 мая 2012 года

Представляю себе состояние Башмачкина, когда при нём ругали департамент, в котором Акакий Акакиевич имел счастье служить. Даже не ругали, а просто замечали без горячности, что по уровню образования департамент на восемьсот пятидесятом месте, по уровню жалования - на три тысячи девятьсот девяностом, зато по взяткам равных ему найти трудно, шагу без взятки ступить не дадут. При этом к самому Башмачкину – никаких претензий; напротив, смотрели на него с жалостью и участием.

Горько было Акакию Акакиевичу. Хотелось встать, стукнуть кулаком по столу, гаркнуть "неправда ваша" и выйти вон. Только куда ж выйти, если слова эти звучали отовсюду? К тому же удерживали Акакия Акакиевича ещё две причины: врождённая робость и сознание того, что да, что в департаменте и в самом деле по части наук не очень ярко, а по части взяток ярко, но с другой стороны. И потому он мучился, страдал, а пропажа шинели – так, последняя соломинка.

Вот и сейчас: только я раскрыл браузер – хлоп: "Россия заняла сто семьдесят второе место в рейтинге свободы прессы". А до того – про престиж российских вузов, про тотальное казнокрадство, чем дальше, тем депрессивнее.

Однако руководят страной не Башмачкины, отнюдь. И сенаторы, и адмиралы, да и сам государь – люди решительные и терпеть попрёки не намерены. Клевета всё это. Вернее, тенденциозные рейтинги, не учитывающие особенности России как суверенного государства. Переносить на родную почву приёмы иноземной агротехники возделывания сахарного тростника чревато неурожаем. То же справедливо и для приёмов управления.

Посади в наши ВУЗы, наши министерства и наши парламенты иноземных знатоков – и тут же дело встанет. Доворуют последнее, а проку всё равно не будет, думал Башмачкин, и петербургский ветер, пробираясь сквозь прорехи шинели, помогал сохранять хладнокровие.

Действительно, что немцу, французу или англичанину хорошо, для нас либо смерть, либо лишняя морока. Система рейтингов определяется так, как удобно им, а не нам. Что чревато ошибками и недоразумениями. В детстве поражали меня зарубежные полярники и нью-йоркцы. Нью-йоркцы ходят по всяким бродвеям, жалуются на несусветную жару, потеют и пьют непонятную кока-колу, напиток изменников и стиляг. А как не пить, если жара сто градусов! Поди, кока-кола кипит прямо в бутылке! Или полярники: кругом минус семьдесят пять, а они ходят, поплёвывают и слушают, замёрзнет ли плевок на лету.

Оказалось, что считают они на свой манер, методом господина Фаренгейта, по системе которого сто градусов равны нашим тридцати семи. Сто градусов в Нью Йорке – жарко, не поспоришь, но всё-таки вытерпеть можно. Тень, зелёный чай, соль на кончике ложечки…

Но когда в приказном порядке мы с миллиметров ртутного столба перешли на гектопаскали, было не до смеха. Ладно, погода, она сама по себе, мы сами по себе, остаётся лишь приспосабливаться. Но и артериальное давление у больных пришлось считать в гектопаскалях. Мало того - в нашу больницу пришла партия тонометров со шкалой, градуированной в гектопаскалях (было, было!). И тут началось… Пациент привык, что для него крайние значения - сто пятьдесят и девяносто, а тонометр показывает двести на сто двадцать. Убеждаешь его, что это то же самое, рассказываешь о переходе на международную систему СИ, а пациент ни на грош не верит и думает: ага, совсем уморить народ хотят, сволочи.

По счастью, хватило политической воли (об уме не говорю) вернуться к ртутному столбу. Зато ввели летнее и зимнее время, что ещё полбеды, а потом летнее время приказали считать зимним. Мдя… Или глюкоза крови. Испокон веков считали её в миллиграммах на литр. Наглядность, физический смысл понятен каждому выпускнику ЦПШ. Вот литр, вот миллиграмм. Нет, перевели на моли. А что для человека моль? Шерстеядное насекомое в платяном шкафу. И только.

То есть каждому человеку ясно: и градусы Фаренгейта, и гектопаскали способны вызвать путаницу и неразбериху, взбаламутить воду для любителей особого рода рыбалки. То ж и с рейтингами. Какой Фаренгейт их придумал, какой Гектопаскаль тиражирует, какая, извините за выражение, Моль протаскивает? Сто семьдесят вторые по свободе прессы. А всего сто девяносто семь мест. Хуже нас только пятнадцать, даже меньше: своё место Россия делит с Зимбабве. В рейтинге репутации наши ВУЗы в сотню не входят.

Конечно, вся причина в неверной методе. Неправильные переводы граммов в литры или что-нибудь вроде этого. И уже слышны призывы людей, близких к власти: следует ввести свой, суверенный рейтинг. Дабы неповадно было клеветать на страну в целом и по частям.

Опыт уже есть. Продолжительность жизни, удручающе малая, подскочила за последние годы изрядно. Как? Благодаря чему? Даже если бы в России люди вообще умирать перестали (то есть абсолютно), не могла бы продолжительность жизни достигнуть объявленных высот!

Успокойтесь, говорят скептикам. Если вы крохоборы и буквоеды, в статистике ничего не понимаете, то вот объяснение: увеличилась не реальная продолжительность жизни, а ожидаемая. То есть ожидается, что родившийся сегодня младенец проживёт столько-то лет. Ясно? Через семьдесят лет приходите, проверим, насколько точны оказались наши ожидания.

Тут меня и осенило! Вот оно, слово: ожидаемое!

Чуть успокоюсь и вспомню старину. В советские время раз в месяц газета "Известия" публиковала на последней странице бюллетень "Официальный курс валют". Маленькую колоночку, пять на десять сантиметров или около того, набранную петитом. Доллар США стоил, в зависимости от колебаний рынка, то шестьдесят, а то и девяносто советских копеек. Официальное наполнение рубля равнялось 0,987412 граммам чистого, стопроцентного золота. Что-то ещё про фунты, кроны, марки и франки. Но гражданам идти в банк менять тысячу кровных рублей на 987,412 грамма абсолютного золота или на полторы тысячи долларов не стоило. Не этого от них ждали.

А ждали обратного: пусть несут килограмм золота или полторы тысячи долларов, тогда они получат тысячу рублей – если, разумеется, докажут, что владеют золотом и валютой законно. Добровольно на подобную мену не соглашался никто, но если специалист возвращался из далёкой страны, где строил электростанцию или металлургический комбинат, получая за труд валютой, ему заработанное и меняли по объявленному курсу. Впрочем, позволяли тратить обмененное в специальных магазинах, где ассортимент был побогаче, чем в магазинах неспециальных, и частенько продавались сигареты "Честерфилд", бритвенные лезвия "Жиллет" и магнитолы "Шарп".

Как смотрели на тот курс иностранные банки, не знаю, а воображение буксует. Нет опоры под колёсами. Могу лишь предположить, что никак не смотрели. Ни к чему он им.