Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 190

Одним словом, конгресс вызывает старушку Уайт на ковер для очередного разбирательства. Рискну предположить, что разбирательство это закончится ничем, потому что проблема не в Мери Джо Уайт и не в SEC, а в органической неспособности rank-and-file представителей рода человеческого поспевать за прогрессом компьютерных и информационных (да и вообще — любых) технологий! Умом чуют, что XBRL — штука хорошая и полезная (кто же против томографа?), вот только руки неймут.

К оглавлению

Опубликовано10 сентября 2013

Разговор о праве копирайта и об авторском праве (начатый колонками « Искать информацию» и « Право автора») мы продолжаем с того момента, как Статутом Анны, первой королевы Великобритании, было установлено право автора на его труды и на то, чтобы получать за эти труды вознаграждение. И вот этот закон породил одно очень занимательное явление, которое называется художественной литературой.

Да-да, литература, которую преподают в школах, обязана своим существованием и технологиям, сделавшим со времён Гуттенберга возможным недорогое копирование текстовой и графической информации на недорогих бумажных носителях, и законодательству Великобритании, защитившему права тех, кто создаёт тексты для такого тиражирования. И мы не можем пройти мимо интереснейшей судьбы человека, кого можно назвать первым профессиональным писателем.

Звали его Даниель, и родился он между 1659 и 1651 годами в Лондоне, в семье мясника по фамилии Фо. Семья эта бежала в протестантскую Англию от религиозных преследований из Фландрии. Мальчик обучался в диссидентской академии Ньюингтон Грин (по уровню даваемых знаний поразительно похожей на созданные в постсоветской России на базе техникумов академии и университеты), готовился стать пастором, но предпочёл хлеб торговца. Торговал вином и шерстью, участвовал в неудачном восстании Монмута, держал чулочную лавку (вязальная машина — ещё один хайтек того времени). Сменил фамилию на аристократичную Дефо. При вступлении в Англию Вильгельма Оранского (см. предыдущую статью из серии) примкнул к его армии. Занимая различные должности, но по-современному являлся то ли пропагандистом, то ли спецпропагандистом. Он пишет блестящие памфлеты: An Essay upon Projects, «Эссе о проектах», где предлагает ввести социальное страхование; The poor man’s Plea, «Жалобу бедняка»; апологию Вильгельма Оранского в The true-born Englishman… За последний монарх замечает и вознаграждает писателя. Но не деньгами, а должностями. Он становится счётчиком сборов по оконному налогу, а потом даже и казначеем-распорядителем королевских лотерей. Ну а тексты — так, приложение… Пишутся от души, в знак искренней благодарности горячо уважаемому монарху.

Но Вильгельм умирает… А Анна — еще не введшая свой Статут — оказывается подчинённой законам реальной политики. Ей приходится для сохранения власти маневрировать между консерваторами-тори и либералами-вигами. А Дефо не сумел достаточно динамично колебаться вместе с «генеральной линией партии». Защищая свободу вероисповедания, он пишет гиперболизированный памфлет The Shortest Way with the Dissenters, в котором советует расправляться с инакомыслящими с максимальной строгостью. Консерваторы сначала купились, прославляя неизвестного автора, но потом, распознав издёвку, впали в ярость. Дефо объявлен в розыск, за сведения о нём обещано пятьдесят фунтов стерлингов, в пять раз больше, чем получил гонорара за «Потерянный рай» гениальный слепец Мильтон… Он сдался, был осуждён на пребывание в тюрьме на срок, определённый королевой, а ещё — к трём дням у позорного столба. В тюрьме Дефо пишет A Hymn to the Pillory, «Гимн позорному столбу», благодаря которому публика закидывала зажатого в колодки узника цветами…

Но оставалась ещё тюрьма; из неё Дефо вышел лишь за счёт сделки со своими бывшими врагами — тори. Тут честный памфлетист кончается. Остаётся блестящий автор, продающий своё перо тем, кто в данный момент у власти, — хоть вигам, хоть тори. Приторговывал Дефо и своей популярностью у избирателей, и своими связями. Да и тихушничеством не брезговал: доносил на врагов власти; не зря же числится среди создателей Intelligence Service. Кончилось это тем, что оппозиционный журналист и издатель Натаниель Мист уличил его в таком занятии, которое в современной прессе называется «джинса» — тайное получение денег за публикации, прославляющие или очерняющие тех или иных лиц. Репутация Дефо была безнадёжно погублена…

Но тут на помощь сломанному и утратившему моральные ориентиры человеку приходит Статут его гонительницы Анны. Он начинает писать прозу, авантюрные романы от имени вымышленных проституток и пиратов, вознаграждение за них же автору обеспечено. И один из них — «Робинзон Крузо» — приносит ему бессмертие и становится основой нового бизнеса — выпуска художественных текстов, ориентированных на массовый рынок. Кстати, мгновенно появилось множество контрафактных изданий «Робинзона», частично сокращённых, частично чисто поддельных. (Наверное, многие из читателей знакомились с этой книгой в переложениях для детей…) И именно популярность «Робинзона…» с компанией создавала массовый книжный рынок. Уже не только для джентльменов, но и для городских сословий, и для зажиточных британских крестьян.

Но, несмотря на законы, сама мысль об авторском праве отвергалась многими мыслителями. В Европе исходили из теорий германского юриста Самуила фон Пуфендорфа (1632–1694). (В России его переводили под личным надзором Петра Великого.) Он защищал право государства творить насилие над людьми во имя общего блага (в том числе наказывать за атеизм, богохульство и сношение с демонами), а источником имущественного права считал оккупацию, захват (что естественно для сына проповедника, получившего баронский титул от шведского короля). Ну а поскольку захват интеллектуальной собственности в те простодушные времена полагался невозможным, то и авторское право лишалось своих оснований.

Ну а в США девятнадцатого столетия против авторского права выступал Генри Ч. Кэри (Carey, 1793–1879). Он был учителем Евгения Дюринга, известного у нас благодаря тому, что его критиковал Энгельс… По мнению Кэри, словесное оформление идей защиты не заслуживает, поскольку сами идеи таковой защитой не пользуются. (Это он не дожил до нынешних патентных войн…)