Николас Карр - Стеклянная клетка. Автоматизация и мы

Мы склонны думать, что труд познания отличается от физического труда и даже несовместим с ним – признаю, что и сам я отдал дань этой тенденции в первых главах книги, – но это разграничение отдает снобизмом и является надуманным. Любой труд – это труд познания. Мозг плотника во время работы занят не меньше, чем мозг математика. Достижения архитектора зависят от тела и его ощущений не в меньшей степени, чем успехи охотника. Наше сознание не запечатано в черепе, а распространяет свое влияние по всему телу. Мы думаем не только мозгом, но глазами и ушами, носом и ртом, конечностями и туловищем. Если используем для работы инструменты, то начинаем думать и ими. «Мышление или познание – это не задумчивое сидение в кресле, как думают многие, – писал американский философ и общественный деятель Джон Дьюи в 1916 году. – Руки и ноги, аппараты и приспособления всякого рода суть такие же равноправные орудия познания, как и процессы в нашем мозгу» [51]. Действовать – значит думать, а думать – значит действовать.

Наше стремление отделить умственное рассуждение от телесных усилий есть следствие картезианского дуализма, [24]  Картезианский дуализм – убеждение во взаимном исключении субстанций телесной и духовной. до сих пор довлеющего над нами. Думая о мышлении, мы быстро определяем место, где оно осуществляется, и осознаём нашу самость, помещая его в серое вещество мозга и рассматривая наше тело лишь как некую механическую поддерживающую систему, дающую энергию для разрядов нервных клеток. Этот дуализм взгляда на разум и тело как на сущности, работающие изолированно друг от друга, суть не просто фантазия таких философов, как Декарт и его предтеча Платон, но побочный эффект работы самого сознания. Несмотря на то что бо́льшая часть работы мозга остается «за сценой», прячась в тени подсознания, мы находимся в плену очарования маленького, но зато ярко освещенного окна, открытого нам сознанием, и вот оно-то и убеждает нас, что не имеет ничего общего с телом.

По мнению психолога Мэтью Либермана, профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе (University of California, Los Angeles), эта иллюзия проистекает из того факта, что мы, рассматривая наше тело, пользуемся одной частью мозга, а рассматривая разум и сознание – другой. «Когда мы думаем о теле и его действиях, мы привлекаем для этого префронтальные и теменные участки коры правого полушария большого мозга, – объясняет профессор. – Когда же думаем о разуме, то пользуемся частями, расположенными ближе к средней линии, на стыке правого и левого полушарий». Если ощущения, переживания и опыт анализируются разными участками мозга, то сознающий разум, соответственно, делит их на разные категории. «Несмотря на то что эта анатомически встроенная иллюзия не отражает природных различий, – подчеркивает Либерман, – она тем не менее является для нас непреложной психологической реальностью» [52].

Чем больше мы познаём себя, тем лучше понимаем, насколько сильно может вводить нас в заблуждение эта «реальность». Одной из наиболее интересных и отрезвляющих областей современной психологии и нейрофизиологии является так называемая внутренняя когнитивистика (наука о встроенных процессах познания). Современные ученые подтверждают прозрения Джона Дьюи, высказанные им сто лет назад: «Мозг и тело не только составлены из одной материи, но их функции переплетены между собой теснее, чем нам кажется. Биологические процессы, составляющие основу мышления, возникают не только из нейронных вычислений мозга, но и из действий и сенсорных восприятий всего организма как целого». «Вот, например, – пишет Энди Кларк, философ из Эдинбургского университета (University of Edinburgh), активно занимающийся вопросами внутренней когнитивистики, – есть достаточно убедительные доказательства того, что, жестикулируя во время разговора, мы уменьшаем когнитивную нагрузку на мозг, а биомеханика мышц и сухожилий ног существенно облегчает проблему контроля над ходьбой» [53]. Сетчатка, как показывают недавние исследования, не является пассивным сенсорным органом, посылающим в мозг сырые, необработанные данные, как считали до последнего времени. Напротив, она активно обрабатывает то, что мы видим. У глаза есть свой ум, своя смекалка [54]. Даже наши сугубо концептуальные размышления приводят в действие сенсорные и двигательные системы тела. Когда мы абстрактно или метафорически мыслим о предметах или явлениях окружающего нас мира – о ветвях деревьев или порывах ветра, – мы ментально воспроизводим или имитируем наш физический опыт взаимодействия с этими предметами и явлениями [55]. «В существах, подобных нам, – утверждает Кларк, – тело, мир и действие являются сотрудниками той ускользающей от нашего понимания вещи, которую мы называем разумом» [56].

Вопрос о том, как распределяются когнитивные функции в мозгу, сенсорных органах и остальных частях тела, является пока предметом интенсивных исследований и оживленных дебатов, а некоторые более экстравагантные утверждения адептов внутренней когнитивистики о том, что индивидуальный разум вообще простирается за пределы организма, остаются противоречивыми и недоказанными. Ясно пока только одно: неверно и дальше отделять мышление от физического бытия, так же как отделять физическое бытие от породившего нас окружающего мира. «Ничто в человеческом опыте не остается нетронутым внутренними процессами, – пишет философ Шон Галлахер, – от простейших процессов восприятия и эмоциональных реакций, которые начинают протекать уже в младенчестве, до сложных взаимодействий с другими людьми; от усвоения и творческого использования языка до высших когнитивных способностей, включающих возможность понимать иносказания и формировать суждения; от проявления свободы воли в целенаправленных действиях до создания произведений искусства, помогающих людям лучше понять окружающий их мир» [57].

Идея внутренней когнитивистики, по мнению Галлахера, помогает объяснить, почему человеческий род проявляет такую невероятную способность к прогрессу техники. Настроенные на окружающую среду наш мозг и тело быстро включают орудия и другие предметы в мыслительные процессы и начинают трактовать их как часть собственного тела. Если вы ходите с тросточкой, работаете молотком или фехтуете на шпагах, то ваше подсознание включит эти орудия в нейронную карту тела. Способность нервной системы соединять тело и предметы не уникальна для человека. Обезьяны пользуются палками, чтобы добывать муравьев и термитов, слоны берут зеленые ветки для того, чтобы отгонять насекомых, дельфины, когда раскапывают морское дно в поисках пищи, пользуются губками, чтобы не поцарапаться о камни. Однако высшая способность Homo sapiens к осознанным умозаключениям и планированию позволяет нам конструировать изощренные орудия и инструменты для самых разнообразных целей, расширять наши ментальные и физические возможности. В нас заложена древняя склонность к тому, что Кларк определяет термином «когнитивная гибридизация», – к смешиванию биологического и технологического, внутреннего и внешнего [58].