Б. Седов - Авторитет

Кто-то из известных американских актеров, то ли Роберт Де Ниро, то ли Марлон Брандо, однажды в шутку сказал, что самое большое удовольствие – это в плохую погоду сидеть в собственном теплом доме, в кресле-качалке, возле уютно потрескивающего камина, пить шотландское виски, курить кубинскую сигару, смотреть красивый эротический фильм и гладить лежащую на коленях пушистую сибирскую кошку.

Стекла в окне, задернутом белой прозрачной тюлью, слегка задрожали, когда очередной раскат столь редкого для середины ноября грома прокатился по спальному микрорайону, расположенному на самой окраине города, в местечке с сохранившимся еще со времен Петра красивым названием Уткина Заводь. Вполне возможно, что в те стародавние времена, когда новая столица Российской империи не разрослась еще до нынешних размеров и граница города, охраняемая казачьими разъездами, проходила где-то в районе Балтийского вокзала, здесь, на протекающей рядом Неве, действительно в изобилии водились утки. Но это было когда-то. А сейчас на берегу реки, в пяти минутах ходьбы от обычной двенадцатиэтажки, за бесконечным каменным забором и красными железными воротами расположилась Аварийно-спасательная партия ВМФ, возле бетонного пирса которой, в мутной, с кляксами мазута и плывущими по поверхности «бычками» и презервативами, невской водичке стояли несколько выкрашенных серой краской рейдовых водолазных катеров.

Рублевский открыл глаза, чувствуя, как после короткого перерыва на полуторачасовой сон, в нем опять просыпается всепоглощающее мужское желание. Медленно провел ладонью по гладкому водопаду Вериных волос и, на секунду задержавшись в нерешительности, скользнул дальше, обогнув плечо и ощутив под пальцами крепкую, упругую грудь. Слегка сжал, прислушался. Актриса спала, лежа на боку поверх теплого одеяла. Она еле слышно посапывала, и никак не реагировала на его, недвусмысленные прикосновения. Удивительно, но это только сильнее распаляло Сергея, который в тишине маленькой спальни, казалось, слышал громкое ухание своего, резко удвоившего частоту ударов, сердца. Ему вдруг до умопомрачения захотелось овладеть ею. Несмотря на то что красавица Вера была для Рублевского далеко не первой и даже не десятой женщиной за прошедшие после гибели жены годы, это было совершенно новое и потрясающее чувство.

Господи, как она прекрасна, наверное, в сотый раз со дня их первой встречи мысленно произнес Рублевский, осторожно переворачивая девушку на спину. Как скульптор, оценивающий только что созданный им бессмертный шедевр, он снова заскользил пальцами по ее телу, опускаясь к тускло просматривающемуся в полумраке ночи светлому треугольничку внизу ее по-девичьи плоского и гладкого живота. Где-то там, у сокровенной щелочки, должна быть маленькая коричневая родинка, знать о существовании которой дано лишь избранным. Если верить словам Веры – то он, Сергей, был всего лишь пятым мужчиной, кому выпало такое безусловно приятное право. Сергею в это «чистосердечное признание» тридцатитрехлетней театральной звезды верилось с трудом. Особенно если принять во внимание ее профессию и обилие вращающихся вокруг со студенческих пор смазливых самцов. В то же время интуиция подсказывала ему, что девушка говорит правду. Вопреки сложившемуся стереотипу, профессия актрисы совсем не обязательно предполагает пресловутую модель поведения и свободный, если не сказать – развязный образ жизни. Удивительно, но оказавшись второй раз в одной постели с Верой, капитан вдруг поймал себя на мысли, что он – взрослый, уверенный в себе мужик – банально ревнует ее к бывшим любовникам, которым вместе с ней было так же хорошо, как ему сейчас. Смешно. Наивно. Нелепо. Но – чистейшая правда. Более того – эта ревность даже доставляла ему удовольствие. Что вообще не вписывалось ни в какие ворота. Зато на ум настойчиво лезла фраза из шекспировского «Гамлета»: «Есть много в этом мире, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». К чему бы это?

Вера вздрогнула, ее опущенные веки затрепетали. Рублевский напрягся, внимательно вглядываясь в ее красивое, со слегка вздернутым носиком и чуть припухшими губками, лицо, на котором, как ему вдруг показалось, появилась слабая улыбка. Секунды шли, но Вера по-прежнему спала, ее обнаженная грудь с торчащими кверху темными сосками плавно и ритмично вздымалась и опадала. Значит, померещилось.

Осторожно приподнявшись на локтях, Сергей не спеша, стараясь не прикасаться к телу девушки, что, принимая во внимание вздыбившийся, гудящий от напряжения член, было совсем не так просто, перевернулся, оказавшись над ней сверху и, втиснув колени между ее ног, аккуратно раздвинул их, освобождая себе путь к заветной цели. Вера никак не реагировала, и это еще больше завело Рублевского, от возбуждения у него даже закружилась голова. Спальня, казалось, пошатнулась, когда он, уперевшись концом члена во влажный и горячий вход во влагалище Веры, двумя резкими толчками глубоко вошел в нее. И практически одновременно ярко вспыхнула за окном молния и раскат грома заставил задрожать стоящие на стеклянном столике чашки. В голове Сергея словно взорвалась световая граната. И тут же стройные, загорелые ноги переставшей притворяться актрисы крепко обхватили его за поясницу, две тонкие ласковые руки, как лианы, обвили шею. Уткнувшиеся прямо в ухо мягкие губы жарко зашептали:

– Хитрюга! Шпион ты мой ненасытный! Чудовище! Варвар!.. Зверь… Ну, давай!.. Еще!.. Я хочу тебя!!!

– Я люблю тебя, малыш! – пьянея от счастья, хрипло выдавил Рублевский, чувствуя, как проваливается в умопомрачительный сексуальный водоворот. Он буквально зашипел от пряной смеси резкой боли и дикого удовольствия, когда острые ноготки вонзились в его плечи…

Потом они долго лежали, счастливые и утомленные, и курили длинные ментоловые «Мор», думая каждый о своем. Вера легонько поглаживала крепкую, в меру лохматую грудь Рублевского и еле заметно улыбалась кончиками лукаво изогнутых губ.

– Утро уже… – прошептала она, вздыхая так, как может вздыхать только удовлетворенная женщина. – Шесть ноль шесть. – Не поднимая головы, актриса посмотрела на горящие зеленым светом цифры электронного будильника, стоящего на подставке китайского торшера, привезенного ею из гастролей на Тайване. Гастроли запомнились прежде всего тем, что ворвавшийся в гримерку папарацци из скандального местного журнала сфотографировал ее в весьма пикантной позе, когда она переодевалась между актами спектакля. Правда, в журнале фотография так и не появилась. Об этом Лиховцева знала точно, ибо после того случая она регулярно заказывала каждый новый номер, втайне надеясь увидеть себя на глянцевой обложке, натягивающую кружевное боди на голое тело.