Борис Седов - Кастет. Первый удар

Но на этот раз их ожидания не могли оправдаться.

Они не знали об этом, а Пушкин знал и, с чувством злорадного предвкушения расправы над безответными рабами, оглядывал сидевших перед ним подчиненных, придав прищуренным глазам выражение проницательности и многозначительности.

Раздражение поднималось в генерале медленно, но уверенно. Чувствуя это, Пушкин готовился к одному из приятнейших действий, которые не были предусмотрены Уставом и Законом, но существовали всегда, еще задолго до того, как сами слова «устав» и «закон» появились в лексиконе жителей этой несчастной планеты.

Он физически ощущал, что уже скоро, через несколько минут, зудящая злоба дойдет до ключиц, потом, колыхнувшись, коснется его кадыка, метнется в уши, и тогда…

—… а в Адмиралтейском районе — сорок процентов, — гундосил по бумажке сытый полковник со свинячьими злыми глазками, — таким образом, общие показатели по организованной преступности в центральных районах города весьма оптимистичны, что говорит о тенденции к снижению роста влияния теневого рынка контрафактной продукции как в области активизации уголовных элементов в возрасте до сорока лет, так и в региональном секторе ипотечного строительства…

Пушкин знал, что слушать эту ахинею нельзя ни в коем случае, потому что стоит только попытаться вникнуть в смысл произносимого, и ты окажешься в положении мухи, угодившей в паутину. А если еще и ввяжешься в спор, пытаясь разобраться в бессмысленном нагромождении казенных фраз и оборотов — пиши пропало. И тогда все сидящие напротив него селезенкой почуют, что генерал попался, что схватка выиграна, и будут посмеиваться про себя, незаметно и многозначительно переглядываясь.

Знаем, проходили.

Пушкин, не убирая с лица выражения проницательной внимательности, слегка повернулся к капитану Буркову, его ординарцу, сидевшему слева, и сказал вполголоса:

— Сергеич, принеси чаю.

Бурков вежливо кивнул и, тихо встав из-за стола, вышел в приемную.

Там он, бросив быстрый взгляд на секретаря, сосредоточенно притворявшегося, что читает деловые бумаги, открыл толстый генеральский портфель и достал из него термос и стакан в подстаканнике из потемневшего мельхиора. Старый советский подстаканник украшали выпуклые изображения спутников и ракет, летящих в космос с территории Советского Союза. А еще на нем были уже известные шишечки, звезды и прочие элементы из того же набора тоталитарной геральдики, что и интерьер вагона «генералиссимус».

Секретарь, исподтишка наблюдавший за действиями Буркова, увидел, как тот, отвинтив крышку термоса и вынув почерневшую от времени пробковую затычку, налил полный стакан темного чаю и бросил в него кружок лимона, заранее нарезанного и завернутого в полиэтилен.

Поставив чай на стол, капитан Бурков закрыл термос, аккуратно завернул лимон в полиэтилен и убрал все это в портфель. Следивший за ним проницательный и хитрый секретарь успел заметить, что над чаем нет пара, и усмехнулся. Заметив его усмешку, Бурков хмыкнул и, взяв подстаканник, направился к двери, за которой продолжалось совещание. Взявшись свободной рукой заручку двери, он повернулся к секретарю и подмигнул ему. Секретарь ответил тем же, и Бурков, придав лицу официальное выражение, исчез за дверью.

Слуги поняли друг друга без слов.

Подойдя к Пушкину, Бурков молча поставил перед ним чай и уселся на свое место. Генерал кивнул и, взяв подстаканник за примитивно вычурную ручку, поднес его к губам. Бурков тут же закурил, организовав дымовую завесу, и генерал сделал большой глоток отличного армянского коньяка.

Зная, что ему обязательно захочется принять на грудь, генерал Пушкин в самом начале заседания демократично объявил, что желающие могут курить не стесняясь. Бурков, естественно, знал, для чего это делается, и теперь старательно дымил, заглушая запах коньяка.

— … в количестве двадцати двух стволов, и взрывчатые вещества в объеме, превышающем сорок килограммов в тротиловом эквиваленте, — говорил уже другой докладчик, плотный майор с густыми черными бровями и маленьким красным ртом, — обнаружены по адресу прописки гражданина Дасаева, приехавшего из Нальчика якобы на заработки.

Пушкин сделал еще один глоток, и уровень коньяка в стакане уменьшился наполовину. Поставив стакан на стол, он закурил и, чувствуя, как благородный огонь тридцатилетнего напитка разгорается в груди, выпустил струю дыма вдоль стола и, прищурившись, посмотрел на говорившего.

Сейчас. Еще немного, пусть только коньяк дойдет…

— … устанавливаются связи Дасаева с организаторами последнего террористического акта на Правобережном рынке, в котором пострадало восемьдесят два человека, из которых двадцать девять были убиты на месте, одиннадцать скончались в больнице и еще четверо находятся в критическом состоянии. Следствие считает, что этот взрыв находится в тесной связи с серией терактов, относящихся к реакции на антинаркотическую политику нового руководства города. Международный терроризм…

Все. Пора.

— Так, достаточно. Обо всем этом я могу прочитать в газетах, — громко сказал Пушкин и, стукнув ладонью по столу, презрительно посмотрел на заткнувшегося на середине фразы докладчика.

— Сядьте, господин майор, — сказал Пушкин, и майор быстро сел.

— Вы что себе думаете? — придушенным голосом спросил он и обвел взглядом повернутые к нему лица высшего милицейского руководства города. — Вы что, считаете, что я тащился сюда из Москвы для того, чтобы три с лишним часа выслушивать эту безответственную херню про взрывы на рынках и про каких-то Дасаевых с пистолетами и взрывчаткой?

Ответа не последовало, да он и не был нужен.

Пушкин чувствовал, как в нем открываются клапаны и запоры, удерживавшие злость и раздражение, и это доставило ему удовольствие.

— Вы, блядь, что — решили притвориться идиотами и сделать вид, что не знаете, зачем я вас собрал? Вы решили засрать мне мозги высосанными из… из пальца цифрами и впечатляющими фактами, которые вы быстренько нагребли из оперативных сводок? Не-ет… Так дело не пойдет.

Пушкин взял стакан, допил коньяк и снова закурил.

Над столом стояла мертвая тишина.

Попытка заморочить столичного начальника позорно провалилась, и все поняли, что сейчас начнется разнос. Но не очень-то испугались.

У людей, вмонтированных в конструкцию, где один подчиняется другому, быстро вырабатывается иммунитет к начальственным оскорблениям, к унижению достоинства, к должностным угрозам и к прочим атрибутам последовательного подчинения. Во-первых, обычно все эти громы и молнии мало чего стоят, а во-вторых, изнасилованный всегда мог отыграться на том, кто находился ниже него. Так что никто не задрожал, а капитан Синюхин даже зевнул, правда, прикрыл при этом рот кулаком.