Б. Седов - Любовь и баксы

- Какие галоши? - нахмурился Коряга и тоже налил себе водки.

- Да это я так, к слову, поговорка такая, - усмехнулся Семен Лукич. - Конечно, не галоши, а вещи дорогие, цены, так сказать, немалой. Ну что, вздрогнем?

- Вздрогнем, - кивнул Коряга и опрокинул рюмку в рот.

Семен Лукич деликатно высосал свою водку и, поморщившись, взял с блюдечка ломтик лимона.

- А вообще, кто он такой? - спросил Коряга и закусил соленым огурчиком.

Он предпочитал простые российские закуски.

- Кто он такой… - Семен Лукич поправил сползшую с плеча простыню. - Трудно сказать. По моим сведениям, этот Артур Воронцов - человек Москвы. По документам работает в Конторе, в каком-то спецотделе, но сдается мне, что не все так просто. По-моему, эта его работа на Литейном - только для виду. А занимается он тут какими-то совершенно неизвестными делами. И никаких подходов к нему нет, никто не может на него надавить, и, что самое главное, все у него получается. Будто он заколдованный какой-то. Друзей нет, с коллегами не дружит, ну, почти ни с кем… В общем - темный человек. И опасный для нас.

Коряга вытер полотенцем мокрый лоб и задрал волосатую ногу на мраморную ступеньку. Зацепив ладонью холодной воды из мельхиорового тазика, он плеснул себе на грудь, украшенную густой татуировкой, и сказал:

- Ну раз опасный, так можно его и это…

- Ни в коем разе, - Семен Лукич замотал головой. - Разве ты не понимаешь? По моим сведениям, в схроне было добра раза в три больше, чем показали в Этнографическом музее. Неизвестно, кто приложил к этому руку, но зуб даю - это именно он, Воронцов.

- Уверен? - Коряга пытливо посмотрел на Семена Лукича. - А если это менты, спецназовцы? Ты думаешь, тамошнее начальство золотишко да камушки не любит?

- Золотишко да камушки все любят, - вздохнул Семен Лукич, - но к спецназу подобраться куда как проще, у меня там людишки прикормленные имеются, так что… Если бы это они были, я бы точно знал.

- А может, комитетчики какие-нибудь, вроде тебя, постарались? Сейчас ведь комитетов всяких вшивых, вроде твоего, ты уж извини, больше чем пирожковых организовалось.

- Тоже бы знал, - Семен Лукич снова вздохнул. - Так что он это, и никто другой.

- Ну так…

- Ты понимаешь, Коря… Извини, Виктор Борисович. Тут ведь какое дело… Трогать его опасно. В натуре опасно. Что за ним, кто за ним - неизвестно. Тронешь, а потом всю оставшуюся жизнь будешь волосы на себе рвать.

- Ну тебе-то не придется, - усмехнулся Коряга, намекая на обширную лысину Копейкина.

- Зато тебе придется, - огрызнулся Копейкин, - вон шевелюра какая.

Шевелюра у сорокапятилетнего Коряги, вора в законе, и впрямь была хоть куда - густая и без единого седого волоска.

- Так что ты предлагаешь? - спросил Коряга и снова наполнил свою рюмку.

- Есть одна идейка… - туманно ответил Копейкин и налил себе. - Будь здоров.

- Будь! - Коряга залпом выпил водку и потянулся за лежавшими на краю отделанного малахитом бассейна сигаретами.

Закурив, он выпустил дым тонкой струйкой, потом послал вслед ей три колечка и, довольно ухмыльнувшись, спросил:

- А что за идейка-то? Ты уж просвети меня.

- Ну, идейка… Понимаешь, просто грохнуть его у нас резона нет. Он, конечно, сильно мешает, но ведь у него добро наше, вот оно как. Наехать - не получится. Он по-настоящему крутой. А вот установить за ним слежку - это другое дело. Он ведь так или иначе приведет наших людей к своей заначке. А заначка эта - не пачка долларов, которую в штаны спрятать можно. Там, понимаешь, килограммы золота-брилъянтов.

- Килограммы… - Коряга поднял брови. - Килограммы - это хорошо. А вот насчет того, что это добро наше, это ты правильно подметил. Наше оно, воровское.

- Что значит - воровское? - удивился Копейкин.

- Тойзначит, - усмехнулся Коряга. - Тут, понимаешь, такая история, в общем… Налей-ка мне водочки, а я тебе хорошую байку расскажу.

Копейкин, придерживая постоянно сползавшую простыню, взялся за бутылку, а Коряга, мечтательно закатив глаза, начал рассказ:

- После революции один фартовый жиган, а кликуха у него и была - Жиган, был членом банды Леньки Пантелеева. Сам знаешь, банда была крутая, уважаемая. Но орлы из ЧК тоже не дремали, и в конце концов веревочке пришел конец. Банду накрыли, но Жигану удалось спастись, и он организовал собственную банду, которая тоже работала фартово и ни разу не попалась. Добыча была богатой, Жиган присылал в воровской общак много денег, а в то время криминальное общество было не то, что сейчас. Правильное было общество. Все долю приносили - и карманники, и форточники, и медвежатники… Да… И был общак этот не такой, как сейчас, в банке не лежал, потому что было в этом общаке и золото, и серебро, и цацки разные старинные, и даже картины. Сечешь?

Копейкин, который внимательно слушал Корягу, кивнул, и Коряга, взяв наполненную рюмку, сказал:

- Твое здоровье. Эх-х! Хороша зараза, была бы она твердая, я бы ее грыз!

Поставив пустую рюмку на мрамор, он крякнул и продолжил воровскую сагу:

- Да… В общем, нарушил этот Жиган воровские понятия. Перед войной, когда всем уже стало ясно, что немцы нападут, Жиган двинул общак. Представляешь? Держателя общака грохнул, горло ему перерезал, а все добро забрал. Добра там было немеряно. Пятьдесят пять килограммов в разном золоте, целая куча драгоценных камней, потом еще картины всякие, и эти… произведения искусства. Воры объявили на него охоту, но все без толку. А потом, сразу после войны, один браток вернулся из немецкого концлагеря и сразу получил десятку за то, что не погиб смертью храбрых, а в плен к супостату сдался. Попал в лагерь, представился, оказался не простым фуцаном, а авторитетом, Шабером его звали… Так вот, этот Шабер, царство ему небесное, рассказал интересную историю. В концлагере один пленный заболел и в бреду начал болтать языком. Шабер подсел к нему и стал слушать. И тут-то у него чавка и отвисла. Этот пленный как раз и оказался тем самым Жиганом. Когда он двинул общак, то спрятал все добро… Ну уже известно, где он его спрятал. А план, карту то есть, на всякий случай выгравировал на внутренней стороне одного старинного медальона. Медальон спрятал в стене старинной питерской квартиры, а потом, случайно попавшись на каком-то совершенно левом деле, он получил двенадцать лет строгого режима и загремел на зону под чужим именем. Началась война, и в сорок третьем году его отправили на фронт, в штрафные батальоны, состоявшие из зеков. Потом он попал в плен к немцам, и вот тут-то Шабер и подслушал его бред.

Сначала Шабер хотел его просто грохнуть за такое нарушение понятий, но передумал и оставил это дело на потом, рассудив следующим образом: война скоро кончится, и фрицам - капут. И тогда он вернется в СССР вместе с Жиганом, и уже дома поставит его перед воровским обществом, чтобы ответ держал… Но вышло совсем по-другому. Освобождали этот лагерь американцы, и они предложили Жигану отвалить вместе с ними в Америку. Ну, советские военнопленные все такие гордые - родину, мол, не продаем, а Жиган прикинул, что в СССР возвращаться мазы нет, да и согласился. Шабер, когда узнал, что Жиган укатил на американском джипе, чуть жопу на себе не разорвал, да уж поздно было… Вот такая, понимаешь, история.