Борис Седов - Пленница

— И тот же рост! Буквально до сантиметра! — Парень был выше ее примерно на голову. Тамара ощущала его дыхание у себя на макушке. — Всё один к одному! Конечно, я слышал о том, что бывают абсолютно похожие люди! Притом не какие-то там однояйцевые близнецы, просто обычные двойники! Но никогда бы не подумал, что доведется увидеть подобное собственными глазами! Тем паче, что это коснется лично меня! — Белобрысый отпустил Тамару, шагнул к своему компаньону. — Василий Сергеевич, вы все видели, все слышали сами! Я полностью «за»! Но решение принимать вам.

Василий Сергеевич еще раз смерил оценивающим взглядом Тамару и перевел его на продолжавшего сидеть за столом Монучара:

— Моча, признаюсь: я думал, что ты ошибаешься. Пока не увидел все это своими глазами. Короче, я готов обсуждать с тобой цену.

Монучар в ответ ослепительно улыбнулся.

А Тамара, продолжая стоять босиком посреди кабинета, подумала, что в последний раз видит эту улыбку, которая когда-то ее, четырнадцатилетнюю дуру, просто сводила с ума. Теперь все позади. И Монучар. И улыбка. Не пройдет, возможно, и часа, как Василий Сергеевич и Моча, придут к соглашению, и жизнь опять шарахнется в сторону. Может быть, к лучшему. Скорее всего, к худшему.

А, ладно! Пусть будет что будет!!!

На самом деле нас с Дианой должны подобрать не сразу, как только мы покинем пределы участка. Инструкции таковы: выходим за калитку, сворачиваем направо и не спеша идем вдоль улицы, пока нас не нагонит белый «Транзит». Нам должны открыть дверцу для пассажиров.

Что же, должны так должны. И мы, послушные паиньки, притворив за собой поплотнее калитку, сворачиваем направо и отправляемся в путешествие по длиннющей улице. Неприступная кирпичная ограда заканчивается, а вместе с ней заканчивается и освещение. Впереди непроглядная темень.

Ограду из кирпича сменяют хлипкие палисады из жиденького штакетника, за которыми сейчас сладко спят деревенские избы, обшитые вагонкой и крытые шифером.

…Белый «Транзит» нагоняет нас минут через двадцать, когда мы со скоростью двух инвалидок, выползших на прогулку по парку, отходим от калитки приблизительно на полкилометра. Микроавтобус тормозит рядом с нами, и боковая пассажирская дверца гостеприимно отодвигается в сторону, приглашая нас в пассажирский салон, скупо освещенный тусклым дежурным светильником.

Я снимаю «Сикемп» с предохранителя.

— Ну что ж, прикрывай, — бесстрастно хмыкает Дина и юркает в машину. Следом за ней осторожно ступаю на невысокий порожек я.

Первый, кто бросается мне в глаза внутри пассажирского салона, — мой старый знакомец, которого последний раз я имела честь лицезреть более четырех лет назад. Как же давно это было! Впрочем, не буду врать, что я удивлена. Ведь именно этого членососа и ожидала здесь встретить. А поэтому небрежно бросаю:

— Привет. — И отвлекаюсь на дверцу, которую никак не могу закрыть за собой. — Да помоги же ты, черт побери! Я не умею с ней обращаться! В автозаках другие конструщии, а последнее время мне доводилось кататься лишь в них!

Но красавчик не спешит прийти мне на помощь. Сидит, развалясь, на переднем ряду сидений, установленных спинкой к водителю, и с надменной улыбочкой разглядывает меня.

Обладатель спортивной фигуры, густых светлых волос и вечно прищуренных голубых глаз. Правильные черты лица, высокие скулы, волевой подбородок — этакий образчик мальчика-фотомодели. Самый махровый и самовлюбленный плейбой из всех плейбоев планеты. Недалекий настолько, что на чемпионате по узости кругозора обыграет даже гималайского йети.

Казалось бы, с такими достоинствами парень обречен на прозябание в будуаре какой-нибудь денежной вдовушки бальзаковского возраста. Но, как ни странно, он чувствует себя совершенно комфортно в абсолютно иной области. Потому что, ко всему прочему, властолюбив. Жаден. Жесток. Беспринципен. Обладает даром подчинять себе людей. И, пожалуй, самое главное (и самое страшное!) — способен на решительные, порой граничащие с безрассудством поступки.

Одним словом, это одна из тех истекающих ядом гадин, от которых лучше держаться подальше.

— Поздравляю, красавица — Он сразу протягивает руку за зипом и пистолетом. Ему неймется! Нет, чтобы сперва помочь мне справиться с дверцей! — Как жизнь, дорогая? Как дух свободы?

— Твоими стараниями, дорогой, — язвительно ухмыляюсь я. — Всё только твоими стараниями: что тюрьма, что свобода.

У негодяя не сползает с тонких губ змеиная улыбочка. Покрутив в ухоженных пальчиках дискету, он аккуратно засовывает ее в барсетку, а «Сикемп» протягивает мордовороту за рулем.

— Забава, возьми. И поехали

Мне, наконец, удается справиться с дверцей, и я тут же, пристроившись на уголке ближайшего кресла, переключаю внимание на второго пассажира — вернее, пассажирку — микроавтобуса. В том, что сюда явится и она — а точнее, ее привезут, — я тоже не сомневалась

— Здравствуй, крестница

Еще одна старая знакомая, вдруг воскресшая из моей прошлой жизни. Хотя, какая знакомая? То, что мы с ней когда-то провели больше суток в одной хате в «пятерке», знакомством назвать нельзя. Ведь за все это время не обмолвились ни единым словечком. И всё равно, как плотно переплелись наши судьбы больше четырех лет назад!

Я изучаю придирчивым взглядом эту девицу. И при этом совершенно точно знаю, зачем ее сюда привезли…

«Мне еще предстоит разобраться с твоей подменой», — именно так сказал Олег.

Плохая подмена

Осунувшаяся женщина, которая с отрешенным видом сидит в двух шагах от меня, выглядит, минимум, лет на двадцать семь — тридцать. Впавшие глаза, землистый цвет кожи, бесцветные потрескавшиеся губы, острые скулы. И взгляд! Страшный немигающий взгляд, какой бывает лишь у покойников и коматоз! Единственное, чем эта мумия напоминает меня — это длинные черные волосы. А ведь когда-то мы были похожи, как сестры-близняшки!

Такое впечатление, что она даже не замечает меня.

Я осторожно касаюсь ее колена. Реакции ноль! Эта восковая кукла даже не вздрогнула, даже не моргнула!

…«Транзит» не спеша катит по темной пустынной дороге. Забава левой рукой контролирует руль, в правой — держит сотовый телефон.

— Да, встретили… — гудит он в трубку. — Да, всё нормалек… Сейчас переоденутся… Встречай через четверть часа…

— Она что, обторчалась? — подает голос с соседнего кресла Диана, которая, как и я, с интересом наблюдает за «мумией». — Чего с ней такое?

В ответ плейбой слегка покачивает головой.

— Нет, Диана, не то, что ты думаешь. Она не торчит уже больше года. Больше года она вообще не человек. Не разговаривает, не реагирует ни на что, даже не испытывает кумаров. Кукла, у которой остался только один животный инстинкт, — потребность в еде. При этом ей всё равно, чем ее кормят. Вкуса она тоже не ощущает.