Б. Седов - Валет Бубен

Старица Максимила стояла на бревенчатом крыльце, и ее неподвижный взгляд был устремлен в холодную голубизну утреннего неба. Луч восходящего солнца, раскаленный край которого показался над верхушками деревьев, коснулся ее лица, но Максимила не обратила на это никакого внимания. Мысли ее были далеки от этого места и от этого дня.

С тех пор как вертолет унес в своем железном чреве надежду и отраду Максимилы – Алену и Алешу, жизнь в поселении староверов изменилась. История общины, летопись которой велась старостами, сменявшими друг друга по мере их отбытия в лучший мир, знала не так уж и много случаев, когда мрачное и горестное событие накрывало своей тенью затерянное в тайге поселение.

Жизнь староверов проходила в праведных трудах и молитвах, и весь риск их существования сводился к неожиданной встрече с медведем-шатуном да к возможности утонуть в мелкой извилистой речке, неподалеку от которой стояли их дома. Но со зверями староверы, в совершенстве владевшие искусством жизни в дикой тайге, умели находить общий язык, а в речке лишь однажды утонул дурачок Артемка, да и было-то это полтора века назад. Так что неожиданная смерть не была в общине такой частой гостьей, какой она является для городского жителя, бытие которого представляет собой постоянное лавирование между сотнями возможностей окончить свои дни нелепо и страшно.

Но то, что произошло несколько месяцев назад, было страшнее смерти.

Если бы Алеша и Алена просто погибли, то поселенцы погоревали бы положеный срок, а потом стали бы жить дальше в полной уверенности, что души безвременно покинувших грешную земную юдоль отроков предстанут перед сверкающим престолом, и Всемилостивый определит им вечное блаженство, как они, по всеобщему мнению, того и заслуживали.

Однако все было совсем не так. Чужие люди, не знавшие ни Бога, ни совести, ни сострадания, безжалостно и грубо увлекли невинных парня и девицу в чуждый и опасный мир, сравнимый разве что с адом. И теперь неизвестность их судеб мучила Максимилу и в ее воображении рисовались картины совращения отроков, их падения в пучину греха, путь из которой ведет прямиком в преисподнюю, и попавший туда оставляет последнюю надежду за мрачным порогом.

Это и не давало Максимиле ни покоя, ни тихого сна. Она проводила дни в молитвах, а ночи в гаданиях и в попытках с помощью колдовства проникнуть в тайны событий, происходивших невообразимо далеко от нее.

Минувшим вечером, после захода солнца, когда все жители общины уснули, Максимила зажгла в спальне несколько свечей и бросила на жаровню щепотку благовонных трав, собранных ею в тайге в точно определенное время со всеми необходимыми приговорами и молитвами. Спальня, освещенная теплым неярким сиянием свечей, наполнилась ароматом благовонного курения, и Максимила, встав на колени перед висевшим на стене образом Спасителя, обратилась к нему с молитвой о помощи в поисках невольно увлеченных отроков.

Закончив молитву, Максимила встала, оправила подол длинной, до пола, домотканой юбки и оглядела спальню. По стенам были развешены в определенном порядке пучки трав, кореньев, венки и ленты. Между ними висели мешочки с лекарственными снадобьями и амулеты. Каменные бусы и деревянные браслеты на запястья, причудливо изогнутые сучки, принесенные Максимилой из леса, найденные ею в речке обточенные водою осколки древних камней, в которых она почувствовала магическую силу, – все это составляло атмосферу, которая помогала Максимиле проникать за пределы обыденной и очевидной жизни. И ни от одного из предметов, находившихся в ее спальне, не исходило мрачной и темной энергии, свойственной нечистому колдовству, направленному на жадную корысть и на злобные пожелания людям зла и горя. Не было тут ни сушеных летучих мышей, ни лягушачьих косточек, ни черепов, ни пауков, вообще – никакой чертовщины и бесовщины, с которыми в представлении людей обычно связывается образ колдуньи.

На старинной потемневшей иконе, висевшей в красном углу и окруженной венками и вышитыми полотенцами, был изображен Иисус Христос, поднявший правую руку в двуперстном благословении и глядевший на мир с мягкой укоризной. Дескать – говоришь вам, олухам, говоришь, а все – как об стенку горох. Ну да ладно, люблю я вас, негодяев, и не теряю надежды на то, что начну наконец пускать вас в свое Царство не из жалости, а по заслугам вашим.

Максимила достала с полки две свечки, самолично сделанные ею из воска лесных пчел, смешанного с особыми растертыми травами, и, засветив их, поставила на небольшой грубый стол по обе стороны от крупного осколка вулканического стекла. Этот осколок она нашла в тайге лет пятьдесят назад. Идя вдоль глубокого оврага, заросшего густым низкорослым ельником, она вдруг почувствовала исходящую от чего-то неподалеку светлую помогающую силу и, поискав, обнаружила лежавший на самом дне оврага и сверкавший ночным светом кусок обсидиана весом с полпуда. Протянув к нему руки, Максимила ощутила приятное покалывание, которое, впрочем, совершенно не обеспокоило ее, и неожиданно пришедшую ясность мысли. Не испытывая ни малейшего сомнения, она подняла с земли этот увесистый черный обломок древнего огня и принесла его в свой дом. Там она отмыла его, поставила на особый стол, который построила специально для этого своими руками, и с тех пор найденный в овраге осколок вулканического стекла часто помогал ей в таинственном и непонятном для непосвященного искусстве ведуньи.

Максимила села перед столом на низенькую скамеечку, сложила руки на коленях и, устремив взор в мерцающие и темные, как космос, глубины обсидиана, ощутила знакомый холодок и почувствовала, как там начинают открываться неясные дали и непонятные картины, которые ей предстояло разобратьи понять. Много-много лет назад старец Иона, ее духовный наставник, ныне уже покинувший этот грешный мир, говорил, что Бог уже давно дал ответы на все мыслимые вопросы, и эти ответы всегда находятся прямо перед тобой. Главное – найти правильный вопрос. И сейчас Максимила в который раз пыталась понять, как правильно спросить о том, где же маются ее возлюбленные чада. А именно это и было самым трудным.

В пятнадцати километрах от поселения, среди глухих и почти непроходимых зарослей, возвышалась живописная скала, на вершине которой росло несколько чахлых елочек. Скала эта была в три раза выше самой высокой сосны из тех, что окружали ее от века, и видно ее было издалека.

Путник, который взобрался бы на самую вершину этой скалы, мог увидеть под собой темный ковер бескрайней тайги, раскатанный до самого горизонта, а если бы посмотрел в бинокль, то обнаружил бы далеко на востоке небольшую проплешину в ковре, а в ней – несколько микроскопических коробочек. Время от времени над этим местом поднимался слабый дымок, а по ночам постоянно светилось тусклое зарево дизельного электричества. Это была та самая ижменская зона.