Михаил Нестеров - Война нервов

Контуры людей.

Габриель поежился от этого жутковатого определения, которое он вывел то ли под гипнозом собственных неспокойных мыслей, то ли под воздействием привычки разбирать каждую вещь по мелочам.

Оставив машину и гараж, он глянул на монаха, покорно занявшего место у двери, и подумал, что тот стал при нем послушником.

Прихожая, гостиная, столовая, библиотека, спальни, гостевые комнаты, ванные. Габриель прошелся по ним в размеренном темпе, не переставал качать головой, был не в силах избавиться от прилипчивой, как надоедливый мотив, вопросительной фразы: «Что я здесь делаю?» В конце концов хождение по этому большому дому навело его на мысль о старой ролевой игре «Седьмой гость». И Габриель вопрошал по-новому, от третьего лица: «Что ты здесь делаешь, Гили?»

В школе его называли Гебой, в семье – Гилей.

Он еще помнил отвратительный вкус мацы. Он не любил ее с детства. Даже сам запах готовящихся пасхальных лепешек из пшеничной муки вызывал у него спазмы в горле.

Габриель любил жирную пищу. На первом месте в его меню стояли жареная свинина с пряностями, жаренная на свином сале картошка, салат из свежих овощей, приправленных оливковым маслом. Он наедался до отвала, но через час мог снова сесть за стол или встать у плиты и съесть столько же. Пока его не беспокоили боли в желудке и кишечные колики.

Он спустился в подвал. Епископ распорядился в этом доме оставить все как есть. Хотел ли он сохранить светлую память о жене? Вряд ли, покачал головой Габриель. Потому что копоть на подвальных сводах напоминала о смерти, но не о жизни.

Свет лампы дал рассмотреть результаты прежнего обыска. Габриель посмотрел на кучу кирпича, на пролом в стене. Протиснулся в него, оказавшись в тесной камере. Шестьдесят лет здесь хранились сказочные сокровища, подумалось ему. Он усмехнулся над следующей мыслью, говорившей о жалости к золотым слиткам, заточенным внутри этого склепа. И тут же иная мысль. Он подумал об этом доме как о карликовом государстве, о епископе – как о его главе, о слитках – как о золотом запасе страны.

И снова представления. Без них – никуда. Габриель видит Петра Юсупова с мастерком. В тайнике уже нет золота, пришла пора скрыть пролом. И он закладывает его, затем затирает – но не очень-то аккуратно. Но до этого он киркой или топором взломал эту стену. Как он ее обнаружил? Скорее всего легко. Епископ Рейтер наверняка указал ему место хранения золота. Нет, конечно, слепой не мог указать, объяснил на словах. Но черт с ним, с епископом, крот мертв, время говорить и думать о живых. И вот Юсупов спускается в подвал. Что он видит? Он видит поленницу, разбрасывает дрова, а за ними...

Всецело отдавшись новому, будоражившему кровь чувству, Габриель решил повторить действия полковника. Ему показалось, так он полнее почувствует настроение Юсупова, как и он, ощутит покалывание в пальцах, дрожь в руках, морозец в голове от скорого проникновения в тайну, о желтоватом блеске, который ослепит его... Сколько времени простоял он, оглохший, ослепший от счастья, внезапно свалившегося на него? И почему он стал избранным?

Габриель знал, что за чувство сжигает его сейчас. Он отчаянно, до судорог, ревновал Юсупова к старому епископу. Каждой клеткой он ощущал несправедливость и поневоле всем своим существом жаждал исправить ее.

Он взял одно полено, отбросил его за спину. Старался не смотреть в сторону, где черным пятном виднелся «золотой» проем. Он разбирал поленицу у соседней стены, понимая, что там лишь стена, ничего более, но сейчас он жил и питался одними ощущениями и сравнениями. До боли, до слез в глазах жил и страдал.

Еще одно полено полетело назад. Еще. В исступлении он расшвырял поленицу. Как сумасшедший поискал глазами какой-нибудь тяжелый инструмент. Сгодились бы кирка, тяжелый топор, молот; поднял бы бетонную сваю. Его взгляд наткнулся на лом, прислоненный к чугунному котлу водяного отопления. Он ударил им в стену. Размахнулся и ударил еще раз. Камень, в который он бил, вдруг влетел внутрь...

"Внутрь чего? – весь похолодел Габриель. – Внутрь ниши?"

Дрожа всем телом, он сунул лом в образовавшееся отверстие. Просунул его до упора. Отметив место соприкосновения с краем отверстия, вынул лом и определил ширину ниши. Она равнялась...

Неужели?

Габриель кинулся к тайному отсеку, где некогда хранилось золото, и сравнил отмеренное им расстояние. Они точно совпали.

Габриель обернулся на шум. Поначалу увидел на лестнице ноги монаха, затем его самого. Ступив на бетонный пол, тот, беспокойно озираясь, сказал:

– Я слышал здесь шум.

Габриель плохо соображал. Он отчего-то подумал о полиции: почему полицейские не перевернули весь дом. Спустя секунды – как откровение: епископ же умер своей смертью, из официальных лиц здесь побывал только коронер, заполнивший формуляр о смерти.

Он поднял глаза на монаха и сурово сдвинул брови:

– Кто тебе разрешил спускаться сюда?

– Но я слышал шум. Будто упало тело.

– Упало тело?! – Габриель глянул на лом, которым долбил стену. – Милый мой, у меня в ушах металлический лязг. Какое тело ты себе представлял?

– Что?

– С тобой все ясно. Тайну слепого сторожит глухой, – чуть тише сказал он. – Ступай наверх.

– Я подумал, вам плохо, – проворчал монах, поднимаясь по лестнице.

– Мне всю жизнь плохо.

Габриель словно сошел с настенного изображения, обнаруженного в римских катакомбах, созданных папой Калликстом: человек с ломом в правой руке и с зажженной лампой в левой, другие инструменты разбросаны у него под ногами. Изображение могильщика на его гробнице. Покойный собственник римских катакомб.

На Габриеле был почти новый костюм. Ерунда, отмахнулся сыщик. Он снял пиджак, перекинул его через перила, ограждающие лестничную площадку с двух сторон. Засучив рукава рубашки, вернулся к месту странной находки. Странной оттого, что он пока ничего не нашел, но жаждал найти. Он с головой окунулся в волну под названием ожидание. Хорошо знал, но сейчас напрочь позабыл высказывание французского писателя и ученого Бернара Фонтенеля: «Большое препятствие для счастья – это ожидание слишком большого счастья». Может статься, за этой стеной ничего нет. Там пустота, сравнимая со смертью. Там знание о самом крупном поражении. Там веселящий газ и штаммы неизлечимой болезни – Габриель зашелся в нервическом смехе и закашлялся...

Хватит, осадил он себя. Пора, уже давно пора взять себя в руки.

Приблизившись вплотную к прямоугольному отверстию, Габриель втянул носом воздух. Ему показалось, он ощутил легкий сквозняк. Похлопав по карманам брюк, не нашел там спичек. Вернулся к пиджаку, обнаружил в нем коробок, заторопился обратно. Чиркнув спичкой, он поднял ее к отверстию как к газовой колонке, проверяя, есть ли вытяжка. Переборол желание заглянуть внутрь и уже при неровном свете огонька разглядеть хоть что-то. Огонек дрогнул лишь при его учащенном дыхании. Никакого сквозняка. Может быть, существует разница температур: Габриелю показалось, в том помещении теплее. И суше.