Сергей Соболев - Танцы с волками

Грета выставила на стол большое блюдо с вырезкой, запеченной в перечном соусе, с корочкой золотисто-коричневого цвета. Нарезала мясо порционными кусками, полила сверху соусом, добавила овощей, затем передала тарелку Александру. Пока она накладывала себе, Дорохов откупорил бутылку «Каберне-Совиньон», разлил вино по фужерам, потом поднял свой бокал:

— А ты, Грета, оказывается, прекрасно готовишь... Ну что ж, предлагаю выпить за знакомство!

— Так ты же еще ничего не попробовал! Гм... Да, давай выпьем! Ангел ты мой... хранитель.

Спустя некоторое время Грета, приглядевшись, заметила, что на лице у Александра выступил нездоровый румянец. Промокнув губы салфеткой, она встала, подошла к Дорохову и положила ему на лоб холодную ладошку.

— Э-э, миленький, да ты горишь весь! Что же ты молчал, Саша?! У тебя ведь жар!

— Пустяки! — недовольно сказал Дорохов. — Не стоит обращать внимание.

— Есть какие-нибудь лекарства в доме? — Увидев, что Дорохов отрицательно покачал головой, она сокрушенно вздохнула. — А из крепкого спиртного что-нибудь на даче есть?

— Настойка в шкафу... Да, там, в литровой бутылке.

Она достала из шкафчика бутыль, на две трети заполненную какой-то темно-коричневой жидкостью.

— Крепкая? Сколько градусов?

— Пятьдесят точно будет. Отец сам делает настойку на травах... Так что все без обмана.

— Вот и хорошо. — Грета удовлетворенно покивала головой. — Это даже лучше, чем какие-нибудь пилюли.

— Что ты собираешься делать, Грета? — облизнув пересохшие от жара губы, спросил Дорохов. — Хорошо же сидим...

— Лечить тебя буду! И лечить просто и сердито, испытанными народными средствами... Сейчас я уберу со стола, а потом займусь тобой.

Пока Грета хлопотала по хозяйству, Александр отправился в душ, благо отрегулированная отцом газовая колонка даже зимой работала безотказно. Но когда он выбрался из душевой, завернутый в махровую простыню, то получил от Греты по полной программе.

— Я вижу, за тобой нужно присматривать, как за малым ребенком, — ругалась девушка, передавая ему стакан с настойкой. — Что это еще за «водные процедуры»?! Посмотри в зеркало, у тебя все лицо горит! И куда это ты в таком наряде собрался?

Дорохов выпил весь стакан, как воду, даже не поморщившись.

— Пойду спать наверх... Там два одеяла, завернусь, и все будет нормально...

— Ну да, конечно... Наверх он пойдет, в «холодильник» спать! Знаешь, про волкодава и про то, что ты можешь на снегу спать, я уже слышала...

Приподняв край забранного в пододеяльник ватного одеяла, она кивком указала ему на кровать.

— Шагом марш в койку!

— Что, прямо так?

— А у тебя здесь есть какое-нибудь теплое белье? Прости за непраздное любопытство: теплые кальсоны тут имеются?

— Н-нет, я с собой ничего такого не привез.

Она пощупала рукой волглую ткань полотенца, покачала головой, затем передала ему сложенное стопочкой банное полотенце, которое она достала из собственных вещей.

— Не бойся, оно новое. А главное, большое, как простыня... Я отвернусь, а ты поменяй «одежку».

Не оборачиваясь, она вытянула назад руку. Завладев влажным полотенцем, развесила его над пышущей сухим жаром печкой. И прежде чем самой отправиться в душевую, сказала:

— Я буду этой ночью спать с тобой, Александр... Но поскольку ты болен, то воспринимай меня, пожалуйста, исключительно как грелку.

Дорохов лежал в полной темноте — Грета выключила в комнате свет — и чувствовал себя, как ему казалось, вполне удовлетворительно. Жара он почти не ощущал, но зато было ощущение невесомости, как реакция на выпитую настойку. С головой у него творились странные вещи: он вроде бы помнил обо всем, что происходило с ним в последние дни и часы, но все его мысли по этому поводу отошли куда-то очень далеко...

Он вначале ощутил легкую волну ароматов — мыло «Камея», капелька духов и запах молодого чистого женского тела, — затем почти невесомое прикосновение, скорее случайное, нежели намеренное, с целью заявить о своем присутствии. Кровать была достаточно широкой, чтобы они могли спать каждый под своим одеялом, не соприкасаясь друг с дружкой. Но его рука, когда он переменил позу, чтобы улечься на спину, вольно или невольно оказалась на гладком прохладном женском бедре, почти полностью обнаженном из-за сбившейся наверх ночной рубашки...

— Саша, не делай этого, — прошептала она так тихо, что он едва смог расслышать. — Спи, миленький, и не отвлекайся на разные глупости...

Он повернулся на бок и скорее угадал, чем увидел, где находятся ее губы. Не сразу, но она все же отозвалась на его поцелуй, и длился он так долго, что у них даже дыхание пресеклось. Его рука уже легла на ее ягодицы, крепкие, упругие, затем, скользнув вверх по крутому изгибу бедра, переместилась на талию и еще выше, завладев нежными полушариями грудей. Она тоже исследовала его своими руками, и хотя она скорее просто обнимала его, нежели ласкала, чувствовалось, что вся эта игра ей далеко не безразлична.

— Александр, больные себя так не ведут. — Сквозь смех в ее голосе прозвучали какие-то новые, завораживающие нотки. — Как же мне с тобой быть? Ты ведь так не сможешь уснуть...

Она решительно отбросила свой край одеяла, затем, гибко потянувшись всем телом, стащила через голову ночную рубашку.

— Не двигайтесь, больной, — сказала она строгим голосом. — Я сама все сделаю...

Какое-то время после того, что между ними произошло, они лежали, крепко обнявшись, будто боялись потерять друг друга. Затем что-то внутри у него обрушилось, как сход снежной лавины, и понесло его в пропасть, на дне которой грозно ревел Пяндж, бугрясь своими сталисто-голубыми мышцами-волнами, мимо пологих сопок и заваливающихся почему-то навзничь обрывистых горных склонов, над альпийскими лугами, на которых растут дивные цветы, над зарослями тамариска, маковыми полями и полянами, сплошь усеянными сочными круглоголовыми тюльпанами...

— У тебя жар, миленький, — прорвался сквозь этот полет-падение едва слышимый женский голос. — Сейчас я принесу тебе попить...

Кажется, он в Душанбинском госпитале погранвойск? Именно так к нему обращалась сестричка, когда его доставили туда из-за проникающего ранения в правый бок, усугубленного полученной им в бою контузией... Или уже в Голицыне, под Москвой, где его долечивали в Главном клиническом госпитале погранвойск?

Двенадцатая застава Московского погранотряда. Багарак — островок, нависающий над Пянджем. Весь личный состав — сорок семь человек. Казарма, дом, вышка, глиняный дувал, «система», траншеи с окопами, отрытыми в полный профиль. Наряд заступил — наряд вернулся. Связь с внешним миром в основном по рации. Время течет медленно, как тоненькая струйка песка...