Стивен Хантер - «...И ад следовал за ним»

— Босс, мой старик, и тот лупил меня сильнее.

— Скажи мне, Полумесяц, а вот так он тебя лупил?

В ту ночь «дом порки» огласился криками, которые продолжались следующей ночью, а затем и следующей. Поединок был эпический, хотя и однобокий. Палач истязал, осужденный терпел. Пытка длилась нескончаемо долго; мучительные вопли висели в воздухе ужасным туманом, который окутывал все вокруг покрывалом смерти. Творилось зло, и это было известно всем.

Чернокожие женщины, живущие в Фивах, угрюмо толпились у «конторы». В спертом, влажном воздухе джунглей чувствовался запах крови. Негритянки терпеливо ждали в очереди, чтобы отоварить талоны на фунт бекона, пять фунтов муки, фунт кофе, и никто не произносил ни слова. Обычно это время было лучшей частью недели, возможностью отдохнуть от унылого однообразия фиванских будней, от беспросветного отчаяния, от страха перед белыми людьми с собаками. Однако теперь облегчение не приходило. Женщины молчаливо топтались в очереди, заходили в контору, быстро делали дела и уходили по длинной дороге через сосновый лес. Они шли в одиночку, торопливо, не оглядываясь назад.

Но, возможно, самые тяжелые испытания выпали на долю Окуня, хотя, глядя со стороны, этого нельзя было сказать. Внешне Окунь оставался таким же, как и прежде; даже наоборот, он стал еще веселее. Он подъезжал к кухне на своей повозке, запряженной парой мулов, забирал обед для тех, кто работал на насыпи, наполнял водой канистру и, позвякивая колокольчиками, отправлялся в лес. Окунь приносил с собой смех, болтовню, ненасытную жажду веселья.

Однако ни у кого из заключенных не было настроения веселиться. Слишком многих забрали среди ночи оглашать криками колонию. Никто из тех, кто попадал в «дом порки», оттуда не возвращался. Охранники тоже стали дергаными, ибо и они прознали о чем-то необычном, о том, что якобы приходит какой-то бледный конь, что их империя, такая непоколебимая, такая эффективная, такая щедрая, возможно, находится под угрозой. Это привело к вспышке несдержанности — недуга, которому подвержены в первую очередь люди вооруженные, охраняющие людей безоружных. Каждая тень начинает им казаться опасностью, каждое высказывание — обещанием надвигающегося насилия. Трое заключенных получили огнестрельные ранения, причем один из них — смертельное, за проступки, которые при других обстоятельствах удостоились бы лишь смеха или в худшем случае пары ударов по спине.

Начальник тюрьмы, единственный человек в колонии, имевший в своем распоряжении телефон, постоянно кому-то звонил. Он связался с сетью соглядатаев, расположившихся вверх и вниз по течению реки, с продажными политиками из Джэксона и Паскагулы, с шерифами округов, на территории которых простирались сосновые леса. От всех них начальник тюрьмы неизменно слышал один и тот же обнадеживающий ответ.

— Сержант Великан, — сказал он во время одной из ежедневных встреч, происходивших вечером, перед тем как сам он удалялся на покой, а у Великана начинался очередной раунд с упорствующим Полумесяцем, — Вокруг все тихо. Абсолютно тихо, черт побери. Если бы кто-нибудь замышлял что-то нехорошее в отношении нас, эти люди должны были бы подняться по реке или прийти через сосновый лес. Я распорядился докладывать обо всех подозрительных группах вооруженных людей. Все мои осведомители следят в оба. Все чисто. Никто не сможет напасть на нас, не приблизившись к нам, будь то конь бледный или кто-то еще. Один только Всевышний может доставить неприятеля к нашему порогу без того, чтобы мы не узнали об этом за три дня.

— Ну а парашютисты? — предположил Великан, привыкший мыслить более практично. — На нас могут сбросить воздушный десант.

Однако ответ начальника тюрьмы удивил его; похоже, тот предусмотрел и такой вариант.

— На мой взгляд, это крайне маловероятно, сержант. Подобная операция потребовала бы значительных материальных затрат, определенной подготовки, непременно при вмешательстве правительственных органов. Но тогда об этом обязательно проведали бы наши друзья в Вашингтоне, которые нам всячески помогают. Подобное предприятие не удалось бы сохранить в тайне. Кто будет поддерживать его с финансовой стороны? Нет, нам нечего бояться врага с неба, по крайней мере настолько могущественного, чтобы его следовало опасаться. Никто не сможет прийти сюда без того, чтобы мы не узнали об этом наперед за три дня.

— Да, сэр, — с облегчением ответил Великан.

С этими словами он удалился заниматься Полумесяцем, а начальник тюрьмы спокойно отправился спать.

Окуню снился кошмарный сон. Ему снилось, что он находится под водой, среди леса мертвых негров, прикованных к бетонным блокам, предопределившим их судьбу. Он карабкался к поверхности, но цепь удерживала его внизу. Окунь барахтался в искрящейся воде, насыщенной пузырьками; его легкие готовы были вот-вот разорваться, сознание потихоньку угасало. Он видел прямо над поверхностью лица, все белые и смеющиеся. Лицо Великана, получающего наслаждение от вида ниггера, который медленно захлебывался у самой поверхности воды. Окунь видел отражение собственного лица в темных стеклах солнцезащитных очков Великана, в которых до того отразилось столько горя. Рядом лицо начальника тюрьмы: не смеющееся, а, как всегда, сосредоточенное, задумчивое. Начальник тюрьмы, как это было ему свойственно, постоянно искал во всем что-то общее, связь, шаблон, — педантичный прозаик, ремесленник в науке и искусстве усмирения негров. Окунь видел и лицо начальника участка, вооруженного своим долбаным пистолетом-пулеметом, с которым тот никогда не расставался, лицо тупое и ухмыляющееся. И лицо Полумесяца. Однако Полумесяц почему-то превратился в белого, хотя и остался таким же огромным, покрытым шрамами — следами бурных похождений в преступном мире Джэксона. Полумесяц тоже смеялся, глядя на маленького старого Окуня, хитрого пройдоху, умирающего под водой. И еще Окунь видел лицо того белого парня, Богарта, человека, которого он считал своим спасителем. Богарт надрывался от смеха, потому что он вовсе не собирался приходить на помощь Окуню и остальным. И это было самым смешным.

Вздрогнув, Окунь проснулся.

Не поднимаясь с койки, он огляделся вокруг, но не увидел в темноте ничего, никакого движения. Окунь спал в отдельной комнате, как самое доверенное лицо в бараке для старост, где жили заключенные, которые занимали в колонии ответственные посты, получали неплохой доход от нелегальной деятельности и имели возможность платить охранникам за то, что те позволяли им пользоваться относительными удобствами, недоступными в убогой грязи обычных бараков и тем более «обезьяньего дома».