Стивен Хантер - «...И ад следовал за ним»

— Вами движут совсем не те причины, о которых вы мне говорили, не так ли?

— Верно, мэм.

— Все эти разговоры о наследстве были ложью?

— Да, мэм.

— Сэр, ваше поведение омерзительно.

— Я этого не отрицаю.

— Право, вы должны немедленно уйти отсюда. Сию же минуту.

— Да, мэм. Я очень сожалею. Мое поведение было неуместно...

— Не просто неуместно, мистер Винсент, если вас действительно так зовут. Ваше поведение можно назвать преступным!

— Да, мэм, — пристыженно промямлил Сэм.

— А теперь, когда все кончено, признайтесь: для чего вы здесь?

— Все началось с того, что мне дал поручение другой адвокат, из Чикаго. Я занялся расследованием обстоятельств смерти или исчезновения одного негра, который попал в исследовательский центр вашего мужа. Не в то время, когда центром руководил доктор Стоун, а несколько позже. То есть совсем недавно. Я отправился в Фивы и едва вырвался оттуда живым. То, что там происходит, позор для Америки. И сейчас, в этот самый момент, когда мы с вами разговариваем, достойнейший человек, пришедший мне на помощь и спасший меня от неминуемой гибели, возможно, сам столкнулся со смертельной опасностью. Моя совесть требует от меня разобраться в том, что же происходит в Фивах, штат Миссисипи. Прошу простить меня за то, что я солгал. Я сделал это не ради денег или какой-нибудь иной выгоды. Но меня очень беспокоит судьба моего друга, и, пока я не выясню, что с ним сталось, я буду стараться узнавать о Фивах все, что только возможно. Фамилию вашего мужа я узнал из правительственных источников в Вашингтоне, однако все архивы бесследно исчезли. Поэтому мне пришлось подступиться с этой стороны.

— Вы считаете, что мой муж причастен к убийству?

— Нет, мэм, я так не считаю. Однако я думал, что через него выйду на кого-нибудь, кто выведет меня на... в общем, именно так ведутся расследования.

— Понимаю. Все это в высшей степени неприятно.

— Мэм, если вам угодно, если вам так будет спокойнее, возможно, вам стоит связаться с вашим адвокатом. Быть может, если вы дадите мне возможность продолжить этот разговор, вам будет гораздо удобнее общаться со мной не у себя дома, а в кабинете вашего поверенного. Я вновь приношу свои извинения за обман. Это было неэтично. Однако вы должны меня понять: я стараюсь как можно быстрее разобраться в том, что происходит в Фивах, чтобы вызволить из беды своего друга.

— Мистер Винсент, приглашать моего адвоката нет необходимости. Я лишь повторю свою настойчивую просьбу: немедленно уходите. Мой муж был святым, героем, мучеником. Он отдал свою жизнь за нашу родину. Вы воевали?

— Да.

— Ну, это хоть что-то.

— Я служил в артиллерии.

— Значит, вы стреляли снарядами в немцев или японцев. Что ж, мой муж также сражался, но только он стрелял микроскопическими снарядами по микробам, вирусам и прочим паразитам. Я не позволю вам бесчестить его память. Пожалуйста, уходите, или я вызову полицию.

— Хорошо, мэм.

Встав, Сэм с застывшим лицом прошел к двери. Он умудрился все испортить, и можно считать счастьем, если ему удастся покинуть Балтимор без близкого общения с полицией. Однако он обязан был предпринять последнюю попытку.

— Мэм, прошу меня простить, но у меня остался еще один вопрос. В одном из писем ваш муж выражал сожаление по поводу какого-то ребенка...

— Мистер Винсент! Да как вы смеете! Как вы смеете! Мне всегда говорили, что жители Юга славятся своей учтивостью, однако вы задаете мне самые бесцеремонные личные вопросы! Если вы немедленно не покинете мой дом, я вызову полицию!

— Я очень сожалею, мэм.

— Да, вам следует очень сожалеть! Мой муж был великий человек, и частью его величия была способность прощать. Его постигло в жизни огромное разочарование. Я не могла иметь детей. Никто не был в этом виноват, так что вы не имеете права думать плохое о Дэвиде. Вы поняли? Вы не имеете права думать плохое о Дэвиде!

— Понимаю, мэм. Я немедленно ухожу.

Однако Сэм этого не сделал, и его жестокость позволила получить нежданный приз. Это была старая прокурорская уловка, и Сэм ненавидел себя за то, что прибегнул к ней сейчас. Она состояла в том, чтобы задать человеку благородного происхождения совершенно бестактный вопрос, грубо вторгаясь в его личную жизнь. Это зачастую вызывало взрыв эмоций, и прежде, чем человек успевал совладать с собой, у него вырывалось признание, которое нельзя было бы вытащить из него никакими пытками.

— Я не могу иметь детей, — рыдая, выдавила миссис Стоун. — Когда мне было всего двадцать с небольшим лет, я заразилась опасным венерическим заболеванием. Я тогда была на втором месяце беременности. Дэвид отчаянно бился за то, чтобы помочь мне и спасти ребенка, но оказался бессилен. Он винил себя в моем несчастье.

— Мэм, я очень сожалею. Конечно, это не мое дело, но... Мэм, я не могу поверить, что вы могли заразиться такой...

— Меня изнасиловали, мистер Винсент. Однажды ночью. В Азии. Это было страшно.

— Мне очень жаль.

— Болезнь убила моего ребенка, убила всех детей, которые могли бы у меня быть. Так распорядился жестокий мир, и это ярчайший пример тех трагедий, ради предотвращения которых отдал свою жизнь мой муж. А теперь, пожалуйста, Уходите.

— Да, мэм.

Эрл наблюдал и ждал, но продолжения не было. В конце концов он начал сомневаться, не было ли это дьявольской уловкой, частью психологической войны, которую вел против него Окунь: разжечь аппетит, пробудить надежду, а затем снова втоптать в грязь.

И Эрл клял себя на чем свет стоит за то, что купился на обещание старого негодяя. Он не желал признаваться самому себе, какое ужасное разочарование охватило его после того, как в десять вечера был погашен свет и в бараке воцарилась темнота, оглашаемая храпом, стонами и громкими сигналами бурлящих желудков. Эрл ждал во мраке, и чем дольше он ждал, тем сильнее разгоралась переполняющая его ярость. Эта ярость могла стать одним из лучших лекарств от отчаяния, которому он начинал поддаваться.

«Приятель, ты вляпался в отвратительную историю». Эрл гнал прочь подобные мысли, однако он понимал, что они никуда не денутся. Впервые в жизни Эрл был близок к тому, чтобы признать свое поражение.

Наконец после множества воспоминаний о местах, где он бывал, и о жизни, которой больше никогда не будет, Эрла оглушил сон. Сколько он проспал и снилось ли ему что-либо, Эрл сказать не мог, потому что следующее, что он почувствовал, был укус.

Проклятие!

Его разбудила какая-то маленькая тварь, насекомое или мышь, напав оттуда, где ничего не должно было быть, укусив в бок, прижатый к матрасу. Каким образом, черт побери...

Последовал новый неприятный щипок, но теперь Эрл достаточно пришел в себя и понял, что это не укус, а укол. Кто-то тыкал в него через матрас.