Михаил Нестеров - Если враг не сдается

Еще чуть-чуть.

Отдавая последние силы, Ротвейлер вытолкнул свое тело на край дороги и потерял сознание.

«Зашевелились, суки? Сейчас я вам устрою зачистку!»

— Упырь, Миротворец на связи! Ответь. Кровищи, что ли, обсосался? Веду тебе еще одну жертву: Ротвейлер лапу подвернул, еле прет. Доберемся, пустим его по кругу. Прием.

— Упырь на связи. Чего так долго?

— Да говорю: Ротвейлер шел, упал, очнулся — гипс, закрытый перелом. Раньше на связь не мог выйти, рация только сейчас волну схватила. Возвращаемся прежним путем. Нам еще километра полтора топать. Дошли до тайника, где ты пакет с письменным указанием вытаскивал. Опасно, блин. Того гляди в плен к салагам угодишь. Вышли пару человек навстречу. Я уже вымотался, в натуре.

— Понял, где ты. Жди. Высылаю навстречу Абдуллу и Органайзера. Маякни им, когда увидишь.

— Понял тебя. Конец связи.

Седов бросил быстрый взгляд на Батерского. Нет, похоже, он ничего не заподозрил. Вряд ли запомнил такие детали. Ничего особенного, что тайник находится в полутора километрах от основной базы.

«Опасно, блин».

Конечно, опасно.

Командир группы посмотрел в сторону тайника. Сто метров до него. Но взгляд простирался еще дальше, туда, откуда вел передачу Миротворец. Примерно на двести пятьдесят — триста метров. Не дальше. Он всё же обошел все охраняемые пути. Неизвестно как — по наитию, по интуиции или особому нюху.

Упырь перевел взгляд на Магомедова, который отрядил для встречи спецназовцев двух своих лучших боевиков — Али-Хасана и Азиза, одетых в камуфляж. Вообще-то маловато, но он не знал о том, что на помощь Хохла и Греты им надеяться уже не стоит. Тем не менее он рассчитывал, распределяя роли: камуфлированные под спецназовцев арабы должны идти впереди, а Червиченко с Гретой будут на подстраховке.

Седов не мог не заметить, что Адлана слегка лихорадит. С выходом в эфир Миротворца ослабло напряжение, и это его остатки сейчас вызывают озноб у террориста.

Магомедов поступал правильно, не отряжая целую толпу. Два тертых бойца легко справятся с противником, у которого оружие заряжено холостыми. Противником, который должен обозначить себя, увидев в обманчивом лунном свете две фигуры — помощь, которую он запросил по радио.

Всё было разыграно, расписано в короткие секунды, которые подстегнули боевиков к скорым действиям. Бесшабашным? Отнюдь. Каждый из них верил в удачу, и она не могла обмануть их.

Сейчас у них одно настроение, размышлял Седов, а вот какие мысли и чувства овладеют хотя бы молодыми чеченками, когда они встанут перед порогом вечности? Захочется ли им оглянуться назад, на тот мир, который оглушительно грохнет за ними дверью? Невозможно этого представить, как и найти причину, принуждающую их подчиняться любым приказам.

Рабы. Они рабы. Только они знают, что их народ покорен. Потому и уходят. Остальные — нет, они пока еще об этом не догадываются. И это не война вовсе, а восстание воинственных, живущих грабежами и убийствами рабов, на которых работают их рабы. Утопия. Конец света. Рим пал.

9 апреля. Штаб. Стенд. «Разведчик уже не принадлежит ни самому себе, ни своим начальникам, ни своим воспоминаниям... Он отказывается от своего прошлого и будущего, храня всё это только в сердце своем». Выпускник школы снайперов. Старший сержант Пиебалгс: «Читаем?» Военный городок. Блочная пятиэтажка. Кое-как меблированная квартира. Карандаш, снующий по бумаге: «Это место нашей выброски. Здесь путь, которым мы пройдем. Тут сама база... В ста метрах к юго-западу от базы — место тайника с письменным указанием о дальнейших действиях группы».

Так, что еще он сказал? Что, мол, тебе это совсем ни к чему? Да, именно так.

Батерский сидел на корточках подле Седова. В одной руке рация, в другой — пистолет. Не тот, который ему предложил Магомедов для обработки прапорщика, а трофейный, принадлежащий капитану Шарову. Не меняя позы, словно опасаясь, что его движения могут выдать его мысли на расстоянии пары сотен метров, Батерский тихо сказал:

— Он здесь.

— Кто здесь? — спросил Магомедов.

«Он не имеет имени...» — Батерский повторил, как заклятье, заученные слова. Они отозвались в его голове медным звоном: «Он срастается с полями, лесами, оврагами, становится духом этих пространств — духом опасным, подстерегающим, в глубине своего мозга вынашивающим одну мысль: свою задачу».

Нет, это не заклятье. Это проклятье, вывешенное на обозрение в штабе учебного центра. Предостережение. А раньше читалось как молитва, обращенная не к всемогущему богу, а направленная внутрь себя, в самую глубину души.

— Он здесь, Адлан. Миротворец здесь. Тайник находится в ста метрах отсюда. — «Он всё сделал правильно, но он не знал... о предательстве Седова». — Слышишь, Сева? Он не знал о твоем предательстве. Это ты убил двадцать человек. — Батерский резко повернулся к Магомедову. — Надо уходить, Адлан. Ротвейлер наверняка передал в центр сообщение. Надо уходить, пока нас не обложили. А если вызовем вертолет, то дураку будет понятно, кем он будет набит до отказа. Они примут нашу игру.

«Они примут нашу игру», — мысленно повторил Магомедов. Примут. Но не будут знать, что правила ее изменены.

— Ты еще не разучился стрелять? Попадешь в бак «вертушки»? А мы поможем. Посмотрим, как прыгают десантники без парашютов.

Адлан своими глазами видел, как падают российские вертолеты, не защищенные не только от «стингеров» или «игл», но и от обычного стрелкового оружия. Несколько очередей из автоматов, и летающий гроб рухнет на землю.

Внезапно Адлан переменил решение. О том, что лишь один человек сорвал все планы, он вспомнит еще не раз, а пока нужно примириться с обстоятельствами, которые оказались чуть выше возможностей. Как планка, установленная в секторе для прыжков, — всего-то пара сантиметров, даже вблизи разницы не видно, а на деле эти жалкие сантиметры становятся непреодолимым препятствием.

Он подумает и о том, что эта операция делалась с наскока, чуть-чуть не хватило времени на доработку, шлифовку всех деталей. Его словно гнали в этот лес, сначала оперативники, потом тот громила-омоновец, торпедоносец долбаный!

Магомедов не преувеличивал опасности, возможности и оперативности центра, он был способен просчитать варианты и принять решение, пусть даже оно противоречит законам — писаным и неписаным. Сил, отданных на это мероприятие, — не жаль. Словно бы загубленных новых методов борьбы — не жаль. Всё это останется в анналах джихада против неверных; их впереди ждут и не такие сюрпризы.

Адлан отступал, но не сдавал позиций. Он не потерял решимости; и его настрой не так сильно отличался от того, что овладел им во время перестрелки на Московском шоссе. И тогда, и сейчас он не хотел умирать. Но сложил бы голову на химическом заводе. В этом ни он сам, ни его товарищи, готовые следовать за ним в огонь, не сомневались.