Михаил Нестеров - Приказ обсуждению не подлежит

Хорошо отстреляли. Зафиксировали время. Рано.

Нужно выждать. Нет, выжидать ни к чему, необходимо установить состояние пленных и от него плясать. Возможно, гиганту Стофферсу — ему-то точно — придется тащить на себе одного из заключенных.

Вот нервная работа! Тренировки необходимы — факт неоспоримый, но сколько они отнимают сил, сколько сжигают нервов, сколько сомнений порождают и отнимают уверенности. Каждую секунду мозг получает предупреждение: «Что-то не так!»

Запрос: «Что именно?»

Ответ: «Просто что-то не так».

Сомнения…

«Ничего не известно о том, повезут ли наших спецназовцев на место преступления?»

То совсем другая операция.

Да, другая…

Под стрекот автоматных очередей, под грохот выстрелов из винтовок диверсионная группа садится в вертолет. Один за другим бойцы «Ариадны», отстреливаясь, прыгают в салон. Стофферс — последний. Он, как последний придурок, кричит, свесив ноги из люка: «Йо-хо-о!»

Придурок…

Какая-то женщина, одетая в военную форму, говорит Марку спасибо. Он отвечает: «Не за что». Резко, недовольно. Почему? И вдруг находит странный, вызывающий дрожь ответ: не все сели в «вертушку», кто-то остался…

…Сергей посмотрел на часы. Отер пот со лба. Поочередно глянул на товарищей. Как настроение? — спросил взглядом. Такое же, как у него: смутное.

И силы на исходе. Словно вагон с цементом разгрузил.

Но на реальном объекте будет полегче. Уйдет смута, притупятся чувства; это сейчас они дают знать о себе ощетинившимися иголками, сковывают мышцы…

— Прогоним переход из башни в восточное крыло, — распорядился Марк. И добавил устало:

— Покурим — и прогоним.

Немец, уставший больше всех, нервничающий больше всех, махнул рукой:

— Марта была права, когда отказалась от всего этого дерьма. Не знаю, как ты, Марк, как ты Сергей, но лично я не уверен, что сумею вытащить пленников даже из этого макета. Там, — жест немца в сторону, — все будет по-другому. Мы взглянем на тюрьму и откроем рты:

«Оп-ля-ля!» И подумаем хором: «А не арендовать ли нам саму тюрьму для тренировок?» Я знаю, как воюют сирийцы, — сирийская армия была вооружена и обучена с помощью СССР. Когда евреи напали сразу на весь арабский мир, арамеи держались дольше всех. И выстояли.

— Может, поэтому ты отсеялся? — спросил Сергей, прикуривая сигарету.

— Нет, не поэтому. Просто не могу объяснить, что со мной происходит. Я устал.., ничего не делая. Я хочу пить, зная, что желудок полон воды и сам я на две трети состою из жидкости. — Стофферс вытянул руку в сторону Мейера. — Макс думает так же, но только он молчит. Он еврей, поэтому слушает и молчит. Он согласен со мной, но готов в одиночку напасть на весь арабский мир.

— Все?

— Нет, не все. Я просто поражаюсь вашим парням.

Они могли сказать всю правду о себе уже на второй день. А они держатся три месяца. Просто удивительно!

Вот Макс, — Стофферс нацелился в него пальцем. — Он бы и трех минут не стал бы держаться, зачем ему это?

Евреям предписано колоться сразу, лишь бы сохранить свою жизнь. Что, не так?.. — Немец бросил в рот жвачку и остервенело задвигал челюстями. — Почему они молчат? Что, на дворе тридцать девятый или началась третья мировая война? Зачем рядовым забивать себе голову дерьмом вроде «вопросов государственной важности»? Знаешь, Марк, недавно я прочел воспоминания одной молодой немки, которая однажды заглянула в глаза Гитлера и после этого верила ему двадцать лет. И мне интересно, в чьи глаза заглядывали ваши парни? Кому они верили хотя бы эти три месяца? А может, они верят в чью-то ораторскую невоздержанность? Вашего канцлера, например? Этого сушеного Гельмута Коля?

— Хреново тебе, — равнодушно посочувствовал Марк Инопланетянину. — Хочешь, я в двух словах объясню, что с тобой происходит?

— Ну?

— Ты не в своей тарелке, Стофф. Вот и все.

Макс громко рассмеялся.

И лишь Стофферс догадался, над чем ржет бывший израильский коммандос.

— Заткнись! — И снова начал допытываться:

— Прав я или нет?

— Полностью, — кивнул Сергей. — Но правота твоя односторонняя, как флюс. Подумай над следующим: в своей тарелке или нет, но ты не потерял мотивацию. Тебя тревога гложет. Потому что у тебя нет права на ошибку. Раньше ты не думал о промахах, ошибках по той причине, что мог отмахнуться: ну ладно, промахнулся, с кем не бывает, в следующий раз попаду. Лично у меня никакой тревоги нет и не было. И хорошо, что так. Иначе я тоже распустил бы сопли. Думай о хорошем, Стофф.

— Думать о хорошем? — Немец выразительно выпятил губу. — Хорошее предложение.

Макс Мейер снова рассмеялся. Он наверняка знал, о чем будет думать этот обжора.

— А у тебя есть право на ошибку? — спросил Стофферс командира.

— Есть, — ответил Марк. — Я всего лишь живой человек. А жизнь в высшей степени наплевательски относится к происходящим вокруг смертям. Я привык. Я пролил столько крови, что моему покаянию нету брода.

Москва, 14 апреля 2004 года, среда

Стофферс шел рядом с Мартой и не мог избавиться от ее слов: «Я не в обиде на вас». Наплевать, думал он, наплевать на предостережения полковника Артемова.

Вот сейчас остановлю, возьму за руку и скажу ей всю правду. Что в Берлине они с Максом, даже не заезжая домой, дождутся рейса самолета Берлин — Дамаск. Что еще два человека прибудут в Сирию по туристическим визам. Все из разных мест.

Марта приехала проводить бойцов в Шереметьево.

Они остановились между аптечным киоском и магазином. Макс кивнул вправо:

— Пропустим по рюмке?

Георг покачал головой. Марта промолчала.

— Как хотите. — Мейер оставил свой багаж на попечение товарища и направился в ресторан.

«Отвертелся, — наморщился Стофферс, глядя вслед Максу. — Бросил одного».

— Где вы пропадали? — спросила Марта. — Не могла вас найти. Прятались, что ли? — Она сунула ему локтем в бок. — Брось… Я понимаю.

«Да, да, — покивал Георг, — ты не в обиде».

— Если нужны деньги, зайди в контору.

— Ладно, там видно будет, — буркнул Стофферс. — А вы когда? — Он кивнул в сторону летного поля.

— Завтра. Примерно в это же время. В Бейруте нужно уладить дела с транспортом. Волтерс уже психует там, звонит каждые пять минут. Потом махнем в Триполи.

Марта в очередной раз отметила, что за четыре дня, которые они не виделись, Георг осунулся, даже похудел.

«Что, — хотелось подковырнуть товарища, — в России напряженка с продуктами?»

Переживает…

— Жаль, — сухо сказала Марта, — но вы с Максом останетесь без работы. Вернусь и закрою эту чертову контору. Надоело. Давно надоело. А поняла это, когда поставили к стенке. Уеду к чертовой матери, в Антарктиду. Никого не хочу видеть. Все, точка. — Немка выругалась. — Нет, я куплю снайперскую винтовку и снесу башку одному подонку! Я его, гада, из-под земли достану!