Михаил Нестеров - Оперативное вторжение

— Товарищ полковник, нам вообще двойной «БК» положен.

То есть двадцать автоматных рожков, посчитал полковник. У всех конвоиров столько не наберется.

— Ну так как Ты намерен действовать?

— Да как обычно. Возьмем «языка», проведем доразведку. Просканируем местность, набросаем маршрут выдвижения к цели, займем огневую позицию. Потом совершим огневой налет и будем отходить.

Шутит себе спокойно.

Ильин бросил возиться со шнурками на ботинках, присел рядом с полковником и сделал свои глаза доверительными.

— Михал Васильич, вот как бы вы поступили, имея простой карандаш и задание нарисовать красное солнце и синее небо вокруг?

— Не знаю, — честно признался Артемов.

— У нас нечем работать, — продолжал Чила. — Вот и в рейде также. Выкручиваться надо. Посчитаем, что у нас есть. Лом — это раз. Больше загибать нечего. Однажды он нас выручил и снова не подведет, я знаю. Потом случайности закончатся, начнется система. Вот я не выходил из вагона, а точно знаю, что здание, куда периодически ныряют террористы, «глухое», имеет один вход. Там даже окон нет. Зато есть колодец — может, канализационный, и эту коммуникацию боевики используют для связи с основной группой, которая проникла на объект именно этим путем. Знаю, что под крайним левым колесом нашего вагона стоит башмак. Я не Шерлок Холмс, я нормальный спецназовец. Окон нет, потому что охрана с другой стороны не выставлена. На коммуникацию указывают грязные сапоги боевиков. Где они в двадцатиградусный мороз грязи нашли? Дальше. Наш вагон стоит под уклон — небольшой, правда. Когда нас поставили сюда, сцепщик обошел вагон с левой стороны, он нарисовался под окнами.

«Коля, ты не побег готовил?» — мысленно обратился к морпеху Артемов. И за него же ответил: «Да была мыслишка рвануть отсюда».

Продолжай, разрешил он взглядом.

— Если выбить башмак из-под колеса, вагон потихоньку покатится. Нам надо-то всего три-четыре метра, чтобы закрыть боевикам директрису.

— Рискованно, — заметил полковник.

— Шампанское, — прозрачно намекнул Ильин. — Тут думать нечего. Другого выхода у нас нет.

— Будешь искать другой выход из подземной коммуникации, — поставил условие Артемов.

— Разумеется. Не полезу же я на вокзал! Мой поезд давно ушел. И не гони — я-то могу сорваться, а пацанам это зачем? Мы группой идем, группой и вернемся. И ты с нами: ты веришь нам, мы верим тебе. А то, что даешь нам, в песок не уйдет, будь уверен. Где тот парнишка, который с ломом выходил? — спросил Чила.

Артемов, вспоминая, прищурился.

— Винниченко?

— Да. Позовите его. Он уже отогрелся — то, что нужно, по времени как раз совпадает.

Пистолет Александра Винниченко был снят с предохранителя и лежал в кармане куртки. Конвойный в любой момент мог воспользоваться оружием, бросив лом и стряхивая с руки великоватую рукавицу.

Трудная работа, напряженная... как у снайпера: длительная концентрация внимания, правильная глазомерная оценка величины расстояний, точная двигательная реакция, аккуратность в работе, самообладание и выдержка. Все эти качества нужны были и конвоиру. Он словно черпал их из морозного воздуха.

Один короткий замах ломом, второй, третий. Удар металлическим карандашом по желтоватой сосульке.

Короткий замах — это прикидка на цель, а цель — это башмак под колесом вагона. Еще один замах — снова прикидка и оценка: пора наносить решающий удар или потренироваться еще? Рановато, кажется. Третий замах — удар по сосульке.

Замах — прикидка. Глазомер, двигательная реакция. Выдержка прет наружу. Выполнение боевой задачи в одиночестве.

Пора? Нет, рановато. Нет пока уверенности. Нельзя хлопнуть себя по бедрам: «Ой, извините! Не туда попал, промахнулся».

Не смеши сам себя, не надо, уговаривал себя конвойный. Смех нервный, на грани срыва. Плюс напряженные взгляды товарищей. Неприятно, когда смотрят тебе в спину, и в сто раз хуже, когда смотрят прямо на тебя. Даже покачиваются, кусая губы от напряжения. Болеют, суки! Переживают за метателя лома, фанаты!

Пора? Нет, рано. И на втором замахе не получится.

Забавно, подумал Винниченко, пытаясь освободиться от чрезмерного напряжения. Забавно посмотреть, как выстроились конвойные и осужденные в тамбуре. Колонна из десяти человек протянулась до самого титана. Конвоир дышит в затылок колоднику. Нечетные номера у конвойных, четные у осужденных. Прилипли друг к другу, словно не из вагона собираются прыгнуть, а совершить прыжок с парашютом из самолета. Придавливают друг друга, чтобы вывалиться из двери, как из тюбика, этакой двухцветной пастой. Синие прямо, белые направо.

Это осужденный на восемь лет Ильин выстраивал так конвоиров и их подопечных, даже шутил: «Шаг в сторону, прыжок вверх — попытка к бегству».

Сейчас ударить? Нет, посыл не вышел, лом лишь ткнется в башмак, может, чуть-чуть и продвинет его по рельсу, но нужно выбить его, посильнее замахнуться. Давай, олимпиец, у тебя одна попытка, и от тебя ждут мирового рекорда!

Боевики не видят меня, прикидывал нижегородец. То есть ноги видят, ледяные ошметки замечают. Мат слышат, удары лома. Привычно вроде бы. Главное — это повторяется. И не дай бог кто-то из них подойдет!.. Конвоир вытащит пистолет и заорет на весь парк: «Достали, б...ь! Охраняемый объект! Стреляю!» В этот раз натурально, не играя никакой чмошной роли. И выстрелит — если надо. В воздух.

Винниченко попробовал разозлить себя, представил образ Сашки Лучкина, которого убил чеченский снайпер. Но скоро понял, что такой допинг в деле не подмога. И вот странность: злости-то вроде и нет. Наверное, потому, что пока не осознал того, что больше никогда не увидит товарища.

Сложно, запутанно, глазам больно.

Замах.

Второй.

Третий.

Удар «карандашом» по желтоватой сосульке.

Ледяные ошметки в разные стороны.

Щеки жжет от пристальных взглядов товарищей. Только четыре человека могут его видеть, а такое чувство, что все десять пялятся. Нет, пятнадцать, включая полковника военной разведки. Артемов занял крайнюю камеру и смотрит, смотрит в окно...

Первым стоит конвойный Томильцев Павел. За ним осужденный Николай Ильин, кличка — Чила.

Следующая пара: москвич Осипян Игорь — Мамонтов Алексей, Слон.

Москвич Ханжиев Виктор — александровец Царенко Виталий, Гадкий Утенок.

Бурят Савин Михаил — саратовец Тропкин Евгений, Гений.

Дронов Олег — нижегородец, Лопатин Павел, Лилипут — земляк Винниченко.

Из конвоиров в вагоне лишь Коля Приградов и начкар Родкевич. Оба наблюдают за противоположной стороной. Также затаившись, все внимание на прицепной вагон сосредоточили оставшиеся десантники: Данилов, Подушкин и Баранов.

Вот Винниченко поймал жест Ильина: «Все нормально». Чила едва ли не на голову возвышался над Томильцевым.