Михаил Нестеров - Невольник мести

Сергей махнул рукой, будто отгоняя норовивших встать под победное знамя ухоженных и лощеных людей.

Отступила усталость. Злость вперемешку с болью и искренним изумлением переполняла его душу. А казалось бы, перевидал в жизни столько, что удивляться уже было нечему.

Катя села рядом и положила руку на его плечо. Руку, которую он однажды сбросит, дернув плечом. И Марк честно сказал ей:

– Хочу, чтобы ты знала: в одно прекрасное утро ты проснешься от звука хлопнувшей двери.

Катя улыбнулась:

– И тогда я встану, чтобы встретить тебя.

Сергей снова вздохнул: «Хорошо бы...»

И повторил эти слова вслух.

Москва, 22 декабря

Станция метро «Медведково». У Сергея Марковцева воспоминаний об этом районе – хоть отбавляй.

Марк быстрой походкой направлялся к дому полковника Эйдинова, бросая взгляды на окна. Легко взбежав на четвертый этаж, он нажал кнопку звонка.

Открыла дверь Людмила.

– Можно? – громко спросил Сергей, изобразив на лице приветливую улыбку, и тише добавил: – Винни-Пух дома?

Женщина прижала палец к губам, а глаза ее говорили: «С ума сошел!»

«Значит, дома», – облегченно вздохнул Марк.

– Я тут у вас зубную пасту забыл. Пришел вот забрать. Владимир Николаевич! – крикнул Марк. – Что же вы не выходите? Застряли?

Людмила схватилась за голову. Она не понимала развязного, не сулящего ничего хорошего тона своего любовника.

Эйдинов появился в прихожей, одетый в теплую вязаную кофту. В одной руке очки, в другой – сложенная газета.

Марк смотрел то на него, то на Людмилу. Он мог отомстить этому брюхану, например, подойти к женщине, которая не станет особо противиться, и поцеловать. По-настоящему. Чтобы этот суслик понял наконец, отчего на притолоке его прихожей здоровенные полосы – очень похожие оставляет марал на дереве, когда трется о нее рогами.

Но Людмила...

В чем она виновата? Когда-то опадала Марку то, в чем он нуждался. А впрочем, нуждались они оба, и неизвестно, кто из них первым начал проявлять желание. Судя по юбке с сюрпризом...

– Сергей, – Эйдинов опустил глаза, – я должен извиниться перед тобой. Но и ты должен меня понять: я человек подневольный...

Марковцев усмехнулся самому себе: библейский подход – одного казнить, другого помиловать.

– Извинения приняты, полковник. Посему воспользуюсь правом дать вам совет. И дома, и у себя в конторе вы работаете. Пожалейте себя, Владимир Николаевич. Расслабьтесь пивком, рюмочкой водки, хорошим собеседником. Загляните ему в глаза и поймите, что он такой же человек, а не фоторобот, выпрыгнувший из пронумерованной папки. Сводите жену в ресторан и посмотрите, как и какими глазами провожают ее мужчины.

Сергей улыбнулся зардевшейся женщине.

– Люда, большое спасибо. Я не забыл вашего гостеприимства.

Марк покинул эту квартиру с чувством неисполненного долга. Если бы не Катя, не запоздалое, но все же участие Эйдинова в ее судьбе, здесь прозвучали бы иные слова. А сразу по возвращении Марковцева в квартире Владимира Николаевича мог раздаться хлопок пистолетного выстрела.

Чеченская Республика, 26 декабря

«Герои»-майоры возвращались. Один – в расположение своей роты, другой – в штаб. Везли их в обычном «уазике». Кроме них, в машине находился только водитель с ястребиным носом и цепким взглядом – старший лейтенант ГРУ Владимир Коротченков. Впереди «УАЗа» коптил выхлопными газами БТР с отделением мотострелков на «борту», позади шел «Урал», до отказа набитый автоматчиками.

На пограничном КПП колонну остановили. Подошли омоновцы, проверяя, нет ли в машине гражданских. Федералы отметили военную колонну и пропустили дальше.

Шесть километров пути, и еще один пост, который колонна прошла, не останавливаясь.

«Может, пронесет», – думал Алексей Казначеев, чье имя теперь знала вся страна. Имена разведчиков остались в секрете, выделили только командира роты. Прозвучало лишь имя – Алексей, лицо его режиссеры скрыли под мозаикой. Но что значит мозаика или ретушь на пленке? Это часть монтажа; а нетронутый отснятый репортаж хранится особо, часто он изымается теми или иными спецслужбами. Но не так часто. Не повезло Алексею и в другом – произошла утечка информации, и его фамилия стала известна чеченским ваххабитским лидерам: как маску, скоро с него сдернут мозаичную личину, чтобы повторить репортаж, чтобы вся страна узнала героя в лицо.

Жена Алексея Казначеева будет гордиться своим мужем, оплакивая его. Но женщины имеют право на счастье, пусть даже горькое.

Колонна проехала «контрольную точку», и в пятидесяти метрах от БТРа грохнул радиоуправляемый фугас, и тут же еще один. Стрелки повалили из бронетранспортера и залегли у насыпи. Позади «уазика» натужно скрипнул тормозами «Урал», останавливаясь и вытряхивая автоматчиков из кузова.

Вслед Владимиру Коротченкову неслись крики солдат: кто-то одобрял действия смелого водителя, на большой скорости объехавшего БТР и увозившего с опасного места двух офицеров, кто-то матюгался на него, скрывшегося без сопровождения за опасным поворотом.

В ста метрах от «засады» Коротченков остановил машину рядом с белой «шестеркой», съехавшей на обочину. Из «Жигулей» вышли два человека с автоматами и в упор расстреляли двух «героев». Опустошив магазины «Калашниковых», они сели в машину и уехали.

Отчаянный водитель Владимир Коротченков стряхнул с волос осколки стекла и стал поджидать опер-группу.

Самара, 4 января 2001 года

В Приволжский окружной госпиталь, расположенный на углу улиц 22-го Партсъезда и Ставропольской, Сергей Марковцев приехал в четвертом часу. Расплатившись с таксистом, сделавшим выгодный рейс из аэропорта, Сергей галантно подал руку Кате Скворцовой, помогая ей выбраться из машины.

– Ты иди, Сережа, а я тебя подожду здесь, – Катя отказалась от предложения вместе посетить лейтенанта Скумбатова.

Они стояли в просторном вестибюле госпиталя, на плечи Сергея был уже накинут белый халат. На Скворцовой была коричневая дубленка, теплый берет, в руках полиэтиленовый пакет для разведчика, который она передала спутнику.

Кивнув ей, Сергей пошел вслед за молодым небритым ординатором, взявшимся проводить посетителя.

Койка Скумбатова стояла у окна. В приветствии лейтенант вскинул здоровую руку.

– Сергей Максимыч! – Он не верил своему единственному глазу. Ноль-Первому все время казалось, что этот человек ушел из его жизни навсегда так же внезапно, как и появился.

– Рад видеть тебя, Саня. – Кивнув остальным трем пациентам, один из которых, улыбаясь, держал руку своей девушки, Марк подошел к Скумбатову. – Выглядишь молодцом. А я грешным делом припас для тебя строчку из Ницше: «Больной не имеет права на пессимизм».