Виктор Доценко - Остров Бешеного

— Ох уж эти вечные русские вопросы, — усмехнулся Широши. — Вы бы еще спросили «кто виноват?» и «что делать?», а то сразу «что происходит?» Да вам сам Господь Бог не даст ответа! А потом, что это за приказной тон — «Кончайте цирк!.. Кончайте цирк!», — чрезвычайно обиженным тоном передразнил Широши. — Вы, наверное, не любите цирк, а я в цирке работал наездником-вольтижером, а потом — воздушным гимнастом. Кстати, именно в цирке я встретил вашего нового приятеля карлика Фридриха… — Он сделал паузу и очень внимательно наблюдал за реакцией Бешеного.

При упоминании о карлике Савелия действительно передернуло, и ему даже захотелось позлорадствовать и поинтересоваться его здоровьем, но Широши не дал вставить ни слова и продолжил:

— Я просто хотел вас немного развлечь своими милыми свинками, думал, они вам понравятся.

— Свинки-то мне понравились, — из чистого упрямства сказал Савелий.

— Не старайтесь мне угодить из ложно понятой вежливости, дорогой Савелий Кузьмич! — воскликнул Широши. — Свинки вам не могли понравиться по определению.

— В смысле?

— Не назову вас чистым и законченным прагматиком, но вы любите то, в чем обнаруживаются смысл и польза. Вы можете любить лошадей, собак, на худой конец, кошек. Но в животных я разбираюсь заведомо лучше вас, потому что у меня их было много. Когда-то был слон, были пумы, гепарды. Последние, кстати, удивительные умницы. Но в конце концов я остановился на морских свинках.

— Почему? — спросил Савелий, не понимая, как ему вести себя в этом театре абсурда.

— Во-первых, они чистые вегетарианцы и отвергают мясо, во-вторых, они полностью лишены агрессии и безумно наивны и дружелюбны. Однажды, когда я жил в Москве, меня тогда звали Феликс Андреевич, кстати, если угодно, называйте меня Феликс, мы же с вами общаемся по-русски, так вот, в Москве у меня был чудесный бежевый евин по имени Барик. И пришла ко мне в гости одна приятельница вместе с огромным сиамским котом по имени Сема. Семе ничего не стоило в одно мгновение острыми когтями и зубами разорвать беднягу Барика в клочья…

Тут Савелий вновь подумал о бедняге Рауле, но решил не перебивать.

— Но Барик мой не испугался, подошел и дружелюбно обнюхал неизвестное страшилище, и, представьте, стушевался именно кит, который попятился назад.

— Так что же, эти свинки такие храбрые?

— Напротив, они жутко трусливы — боятся громкого голоса, резких движений. Но, согласитесь, в этом безрассудном наивном дружелюбии, столь редком в нашем жестоком мире, есть свой шарм. А кроме того, держать морских свинок абсолютно бесполезное занятие.

— Какая философия, — не удержался Савелий от сарказма.

— А что, морские свинки сами по себе абсурдны — подумайте только, «морские свинки», боящиеся воды. Правда, в начале бытования этих зверей в России их именовали «заморскими», что было ближе к истине, но потом у нас принялось определение «морские», а какие они к черту «морские», когда самые что ни на есть сухопутные. Они страдальцы за род человеческий — на них медицинские опыты ставят, а в Перу, говорят, даже едят. Но что взять с этих потомков диких индейцев?

Разговор об этих дурацких бестолковых тварях порядком поднадоел Савелию, которому не терпелось узнать, где он находится и что Широши намерен с ним делать. Самое противное, если Широши надумает его «вербовать». Но Широши никак не мог переменить тему:

— Попытайтесь понять, Савелий Кузьмич, что для меня эти зверьки не просто прелестны сами по себе, но и воплощают важнейший философский тезис — «бессмыслица прекрасна!».

— Каждый имеет право на свою точку зрения.

Савелий специально не стал возражать Широши. Переход к философским материям должен был приблизить его к тому, что в данный момент его занимало.

— Я вижу, вам мои любимцы надоели, — с какой-то грустью сказал Широши.

Он щелкнул пальцами, и сидевшая у него на плече свинка ловко сбежала по его руке вниз, в ту же ладонь, где сидел Лаврентий. Широши запустил зверюшек в просторный проволочный вольер, стоявший за его креслом, и кинул туда несколько фруктов.

Весь кипя от негодования, Савелий ждал, что за этим последует. Но лицо его было спокойным и задумчивым. Можно было подумать, что он осмысливает свое знакомство с морскими свинками.

— Понимаю ваше нетерпение и недоумение, Савелий Кузьмич. Ваша деятельная натура восстает против необычного для вас положения, в котором вы оказались волею судеб. Я обещаю вам откровенно ответить на все ваши вопросы, только немного погодя. Не скрою, я давно искал встречи с вами именно в такой спокойной обстановке, но как-то все не получалось. Дело в том, что я о вас знаю очень много, а вы обо мне практически ничего. И потому, с вашего позволения, я начну с того, что кое-что расскажу о себе.

Именно такого поворота событий Савелий и дожидался и потому сказал:

— Я весь внимание.

— Начнем, как это полагается у вас в России, со смысла жизни. Ведь она, эта человеческая жизнь, мой дорогой Савелий Кузьмич, штука довольно скучная.

— Ну это у кого как, — не согласился Савелий.

— Соглашусь, что ваша поинтереснее многих, но увы, только на поверхности. И я через минуту вам это докажу. Вы наверняка согласны с тем, что заниматься бизнесом, каждый день делать деньги невыносимо скучно и утомительно?

— На все сто процентов согласен! — произнес Савелий.

— А всю жизнь учить каких-нибудь оболтусов — не важно, в Гарварде, Оксфорде или МГУ — разве не тоска смертная? Или лечить больных? Или ловить преступников? Каждый день одно и то же, каждый день одно и то же, бр-р. — Он даже передернул плечами,

— А где же выход? — с любопытством спросил Савелий: такой поворот разговора начал его занимать.

— Выход? — переспросил Широши. — Выхода нет. Есть, наоборот, вход! Надо рискнуть и прожить несколько жизней, а еще лучше несколько десятков жизней, ну как актеры на сцене.

— А почему вы не стали актером? — не без иронии поинтересовался Савелий.

— А я был актером, и не один год, — вполне серьезно ответил Широши, — говорили, неплохо получалось. Публика рукоплескала. Я мог бы стать мировой знаменитостью.

— А что помешало?

— Да мой собственный дурацкий характер. Я, поверьте, Савелий Кузьмич, человек непубличный. А актерская профессия при всей своей для меня притягательности требует постоянного присутствия на людях: интервью, фотографии, автографы, шум, гам, какие-то светские мероприятия, тусовки, — а я этого страсть как не люблю. Знаменитый актер лишен личной жизни и покоя. Кому-то это нравится, а для меня невыносимо. Кроме того, даже обожающая тебя публика не всегда способна оценить мощь твоего таланта.

— И поэтому вы забросили сцену? У вас, верно, отсутствует честолюбие? — предположил Савелий.