Александр Ольбик - Схватка

— Слышите, товарищ подполковник, откуда лупит пулемет? Кажется, это РПК. Кто бы это мог быть, я имею в виду нападавших?

— С этим пусть разбирается прокуратура, а пока мы должны положить этому безобразию конец. У тех, кто в здании, явно не хватает огневого обеспечения…

Коризно, довольно легко преодолев сугроб, устремился к дому. Когда до забора оставалось метров двадцать, он снова залег. Рядом — сдерживающий тяжелое дыхание Афанасьев.

— Чертовски хочется курить, — прошептал он.

— А мне бы сейчас горячего чайку с баранками и — на диван…Мы сейчас попробуем преодолеть забор, а там до крыльца рукой подать. Хозяин этого строения стал жертвой бандитского нападения и мы обязаны ему помочь…

— Про Арефьева говорят разное, — нейтрально заметил Афанасьев.

— «Лендроверы» — это его гуманитарная помощь, жаль сгорели.

Забраться на высокий забор подполковнику помог Сизов. Пожалуй, самый мощный из наряда. Когда Коризно оказался наверху забора, он сам подал руку Афанасьеву. Спрыгнув в снег, они снова залегли. Привыкнув к темноте, поднялись и перебежками направились в сторону заднего крыльца. Когда они были в десятке метров от него, Афанасьев окликнул Коризно: «Смотрите, товарищ подполковник, здесь кого-то убило…» Когда Коризно подошел к сидящему на корточках милиционеру, увидел запорошенное снегом тело человека. Рукавицей, смахнув с лица снег, он воскликнул: «О, черт, это же Вадик Воробьев, главный охранник Арефьева…» В откинутой в сторону, застывшей руке у него был зажат покрытый ледяной корочкой пистолет…

Неожиданно из-за угла по ним начали стрелять. Афанасьев уже вбежал на крыльцо, но выстрелы заставили его упасть лицом в снег, который плотной кучей лежал возле ступенек.

— Вот так переплет, — прошептал подполковник, его отвыкшие держать оружие руки дрогнули и едва не выпустили автомат, когда он в ответ выстрелил. Дрожь знобко прошла по спине и он подумал, что может так случиться, что не увидит он больше своего уютного дивана, а напротив него — телевизор по имени «фунай».

Они вбежали в дом и едва не напоролись на людей в камуфляже, поднимающихся из подвала. Коризно на мгновение растерялся и пришел в себя только тогда, когда в него почти уперся пламегаситель.

— Товарищ подполковник, пригнитесь, — услышал он позади себя срывающийся голос Афанасьева. И подчинился. Тот час же ощутил над собой горячую, сбивчивую дробь АК, из которого стрелял его сержант. Двое в камуфляжной форме упали на лестничную площадку и затихли.

В коридоре они нос с носом столкнулись с близнецами, и Коризно, направив на них автомат, выкрикнул:

— Стоять, милиция! Предъявите документы!

Из одной из дверей вышел Арефьев и как он ни был изнурен, все же нашел в себе силы улыбнуться. Он подошел к подполковнику и обнял его.

— Спасибо, Михаил Иванович, я этого никогда не забуду.

— Этого я тоже не должен забывать по долгу службы. Что здесь произошло?

Однако Арефьеву не суждено было ответить: в дверях появился Буханец, его глаза говорили о многом.

— Злата?! Что с ней? — Арефьев сорвался с места и побежал наверх. Его шаги громыхали по всему дому и, казалось, заглушали продолжавшие раздаваться автоматные выстрелы. И все, кто следовал за ним, вдруг услышали душераздирающий крик.

Когда они вбежали в спальню, увидели картину, противопоказанную для слабонервных. Возле кровати, с неестественно вывернутой шеей, без кровинки в лице, лежала Злата. Одна рука ее находилась между ног, откуда натекла порядочная лужа крови, в которой лежало нечто мясисто-бесформенное, напоминающее крохотное человеческое существо. Арефьев, упав перед женой на колени, приложил к ее груди ухо. И когда не услышал отклика, вздрогнул плечами и, не стесняясь, навзрыд заплакал. Он понял: смерть унесла самые дорогие для него существа — жену и рождавшегося прежде времени ребенка…

Афанасьев отвернулся. Коризно зачем-то вытащил из автомата рожок и начал выщелкивать из него патроны.

— Герман Олегович, идемте, на это нельзя долго смотреть, — Коризно положил руку на плечо Арефьева, но тот продолжал стоять на коленях, не реагируя на происходящее вокруг него.

Внезапно за выбитым окном они отчетливо услышали песню: «Врагу не сдается отважный „Варяг“…» Голос был звонкий, упивающийся бесстрашием. Буханец узнал его.

— Черт возьми, это же козий пастух Петр Раздрыкин! — изумленно проговорил Буханец. Он выключил ночник и подошел к тяжелой портьере. Слегка отодвинул угол. — Если не ошибаюсь, у него в руках пулемет «дектярева» и, кажется, он собирается устроить расколовской шпане неплохую долбежку…Только жаль, что его сейчас самого убьют…

И действительно, тяжелая пулеметная очередь накрыла бодрую песню и утопила ее в сумасшедшей пальбе, которую возобновили обе стороны.

И Буханец, и Коризно, и все, кто находился в спальне, направились на выход. И лишь Арефьев, взяв в руки холодеющее лицо жены, начал покрывать его тихими, клюющими поцелуями…

В связи с анонимным звонком об угрозе покушения на главу государства, по линии федеральных служб безопасности пошла команда: усилить охранные меры на всех уровнях, взять под контроль пути передвижения президентского каравана, а также дом на улице Весенней и все без исключения президентские резиденции.

За три часа до окончания работы президента, начальник его охраны полковник Трубин получил сводку от главного управления ГИБДД Москвы, в которой указывались наиболее напряженные участки дороги, улицы и бульвары, лежащие на пути президентских машин, а также полный перечень ремонтно-строительных работ, ведущихся в столице. Это делалось на тот случай, если потребуется внезапное изменение маршрута. Все поправки наносилось на маршрутную карту, ибо сопровождение должно было знать наверняка, куда не следует направлять кортеж.

Трубин созвонился с директором ФСБ, министром внутренних дел, с контрразведкой и попросил у них помощи в оперативно-профилактических мероприятиях. По инструкции, обо всех, даже незначительных, происшествиях, связанных с угрозой теракта против президента, Трубин обязан был докладывать главе президентской администрации. И только в исключительных случаях, когда опасность более чем вероятна, об этом необходимо ставить в известность самого суверена. Но кто может знать наверняка, что такое мнимая и что такое настоящая опасность? Допустим, какая опасность угрожала президенту Джону Кеннеди, когда он солнечным, мирным утром проезжал по улицам Далласа? Но такая опасность была и не одна — тысячи. Тысячи окон-амбразур на всем протяжении его пути, из которых могли стрелять по кортежу из всех мыслимых видов оружия. Слишком велик был соблазн и доступность президентского тела, поскольку он передвигался в открытой машине. Практически он был обречен с первых метров своего трагического турне.