Сергей Зверев - Стальной призрак

И снова выход на «дорожку», выстрел и задний ход, Соколов пытался найти взглядом два других своих танка. Вызывать их в эфире он пока не хотел. Но сверху ему было плохо видно, что происходит справа, у основания холма в хвосте колонны. Сейчас немцы подтянут все силы, и «семерке» будет не уйти. Снова выстрел, и снова башня наполняется дымом, но вентилятор быстро вытягивает его наружу.

Неожиданный удар в башню со стороны заряжающего заставил Бочкина вскрикнуть и упасть на одно колено, при этом снаряда из рук он не выпустил.

– Ранен? – поспешно спросил Логунов.

– Нормально, оглушило малость, – откашливаясь, отозвался заряжающий. – Под углом задело.

Снова падают на пол пустые пулеметные диски. Омаев вставляет новый и ждет, когда танк выйдет на позицию. Соколов услышал, как Руслан что-то говорит себе под нос по-чеченски.

– Слева, – скомандовал Алексей, придерживая рукой открытый люк над головой.

Танк снова рванулся вперед и замер на вершине слева от сарая. По открытому люку ударили осколки, но Соколов успел посмотреть влево и вниз. Он не видел номеров машин, не мог их различить. Один танк несся, повернув башню набок, и стрелял, даже не останавливаясь. Второй стоял на месте и полыхал как факел. Его орудие выстрелило, дал короткую очередь пулемет, а потом внутри взорвался боезапас. Лейтенант упал лбом на мокрую сталь перископа и застонал от невыносимой боли в душе. Ребята! Перед глазами стоял столб разрыва, отлетающая в сторону объятая пламенем башня «тридцатьчетверки», языки огня, которые не мог затушить даже сильный дождь.

– «Семерка», я «пятый»! Я на берегу. Я на берегу!

– Я «семерка», всем «горох»! – крикнул Алексей, чувствуя, что голос его не слушается, что в горле першит не то от дыма, не то от горечи. – «Я «семерка», всем «горох»!

Команда «горох» означала рассыпаться и уходить самостоятельно на прежний маршрут.

А дождь все продолжал лить, превращая землю в непролазную грязь, а лес – в темную непроглядную стену. И только вспышки выстрелов танковых пушек, только трассеры пулеметных очередей мелькали в этом диком хаосе.

Бабенко съехал с холма, пару раз с трудом удержав машину от заноса, когда танк стал уже почти скользить по грязи, грозя опрокинуться набок. Логунов и Бочкин в башне держались за пушку, пытаясь упереться руками и ногами. Наконец, «семерка» оказалась внизу, и Соколов захлопнул люк.

Впереди пару раз мелькнула корма танка Началова, а потом их обступил мокрый лес. И только здесь, на старой просеке, поросшей жиденькими осинками, Алексей увидел вторую «тридцатьчетверку». Это был танк старшего сержанта Бурлакова. Машина стояла, развернув башню назад, угрожающе выставив ствол пушки.

– Бабенко! – прошептал Алексей и потянулся рукой к замку верхнего люка.

– Вижу, Леша, – так же тихо отозвался в шлемофоне голос механика-водителя.

– Нельзя, командир! – Рука Логунова стиснула пальцы лейтенанта, пытавшегося открыть замок люка. – Они мертвые… все. Ты же видишь!

– А, суки! – закричал Коля Бочкин, и сплошную стену дождя прорезала пулеметная очередь.

– Вперед, Семен Михалыч, – устало процедил сквозь стиснутые зубы Соколов.

Алексей оторвался от перископа и уткнулся лбом в холодный металл скобы. Танк трясло и мотало, он несколько раз больно ударился лбом, но именно этого сейчас и хотелось – боли, физической боли, которая отодвинула бы на задний план боль душевную. Перед глазами молодого командира все стоял танк с номером 079, развернувший пушку назад, туда, откуда его догоняли враги. И две размотанные разбитые гусеницы, из-за которых Шевыряв не смог увести машину.

Старшина до последнего отстреливался от фашистов, прикрывая отход Задорожного и Началова. И ждал своего командира, когда тот тоже пролетит мимо на большой скорости, чтобы оторваться от врага. Снаряды у них, наверное, кончились, а может, остались только болванки, за ними шла пехота на бронетранспортерах. Вот и выбрались из танка, и заняли позицию за пеньками с танковыми пулеметами и гранатами. Сам старшина Шевыряв лежал за деревом, прижавшись к стволу плечом, уронив перед собой «ППШ».

Вечная вам память, ребята! И экипажу Бурлакова тоже. Я помечу на карте это место, доложу в штабе. А еще мы сядем и напишем родным. И расскажем, как дрались, как погибли их близкие. А после войны мы вернемся сюда… те, кто останется жив, и поставим памятник.

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! – Коля Бочкин осторожно коснулся плеча командира, боясь потрясти сильнее.

Соколов промычал что-то нечленораздельное, но глаза не открыл. Даже через закрытые веки по пробивающемуся свету было понятно, что уже рассвело. Где-то в глубине подсознания мелькнули давно забытые детские воспоминания. Дом в деревни у бабушки под Куйбышевым, утро, петухи, солнце в окошко, запах реки и зелени. И можно не вставать, потому что каникулы и все лето принадлежит тебе. И рыбалка, и купание, и ночное у костра со страшными историями и печеной в золе картошкой.

– Товарищ лейтенант, я вам умыться приготовил, вставайте, – снова позвал Бочкин. – Вы приказали вас в восемь разбудить. А сейчас уже половина десятого.

– Ну, молодцы! – вяло ругнулся Соколов. – Командир приказал, а они тянутся, не спешат приказ выполнять. Через пять минут приду.

Сон мгновенно выветрился из головы. На его место с лязгом танковых гусениц вернулись воспоминания о вчерашнем прорыве и гибели двух экипажей.

Они дотемна пробивались к своим, путаясь в овражках и балках, потому что нельзя было включать фары. А потом вышли к шоссе и благодаря регулировщицам к полуночи добрались до штаба корпуса. Алексей вспомнил, как они вынимали из башни раненного осколком в голову Задорожного. Как в штабе корпуса Соколов, пошатываясь от усталости, докладывал о своем возвращении и передавал трофейные портфели с немецкими документами. Потом неожиданно вошел генерал Борисов, глянул мельком на закопченного танкиста и принялся жадно просматривать немецкие документы. Потом отложил их в сторону и подошел к Соколову.

– Ну, ты молодец, лейтенант! – заглядывая Алексею в глаза, произнес генерал. – Ты просто не знаешь, какой ты молодец! И штабную колонну уничтожил, и танки вывел, и документы доставил. Ребят твоих жалко, конечно. Но на то и война – гибнут лучшие, самые смелые. Спасибо, сынок!

– Служу Советскому Союзу, – попытался по-уставному ответить Соколов, сжатый сильными руками Борисова.

– Давай, отдыхай! Начштаба, распорядись, чтобы танкистам хаты поуютнее предоставили под расквартирование. С утра машины к ремонтникам и чтобы как новенькие. Тебе, Соколов, спать до обеда, а в четырнадцать ноль-ноль быть в штабе. У меня каждый танк сейчас на счету.