Александр Тамоников - Секретный бункер

О своем грядущем аресте Андрей узнал случайно, вовремя обратился к начальнику штаба полка майору Кравцову с просьбой разъяснить ситуацию. Кравцов не только разъяснил, но и помог. Подозревать молодого офицера в столь диких вещах было нелепо. Арест не состоялся, вместо этого загремел под суд следователь НКВД, ведущий дело.

Но неприятности не отступили. Громом небесным стал арест Кравцова и назначение на его должность бывшего капитана Бубновского, ставшего майором! Впоследствии стало ясно, кто строчил ночами доносы. Маша поведала в слезах, что свадьбы не будет, планы поменялись. И все дальнейшие попытки до нее достучаться завершились ничем.

Впоследствии Ракитин узнал, что она вышла замуж за Бубновского, тот неожиданно для всех стал влиятельной фигурой. Последнее, что успел сделать Кравцов, – подписать приказ о переводе Ракитина в Киевский военный округ с сохранением звания, но с понижением в должности. Компетентные лица нашептывали: затягивать с отъездом нельзя…

События семилетней давности оставили неизгладимый след. Рана зарубцевалась, но стояло перед глазами лицо Маши, лица хороших друзей и товарищей, раздавленных катком репрессий. Желание пристрелить Бубновского давно не просыпалось. И сейчас, глядя в изможденное лицо старого знакомца, Андрей ловил себя на мысли, что даже в морду тому дать не хочется.

– Что Маша? – спросил он сухо.

– Погибла Маша… – у Бубновского задергался глаз. – В 40-м перевели из Забайкалья в Западную Белоруссию, понизили в должности – назначили начальником строевой части полка… Это в Бресте было… Мы уже полтора года, как женаты были. Маша развестись со мной хотела, все тебя забыть не могла – повод искала… Вот война и развела… Пока я метался на рассвете между крепостью и домом, в нашу квартиру бомба угодила…

Снова прихлынула тоска, появилось желание открутить собеседнику голову. Прирожденный лжец, он и сейчас, похоже, врал и не краснел.

– Мы до последнего держались. – Бубновский опустил голову. – Потом приказали – части гарнизона уходить в леса, искать наших… Несколько дней прорывались… – Бубновский закашлялся. – Прости. Потом опять служба в штабе. Служил в резервной бригаде, в августе 44-го ее в Белоруссии ввели в сражение. В первом же бою немцы на танках прорвались, штаб окружили, мы отбивались… Расстрелять хотели, когда пленили, потом передумали, в тыл погнали. С тех пор кочую по концлагерям, сдохнуть никак не могу. В Польше несколько лагерей сменил, потом здесь, в Фатерланде…

Ракитин молчал, сказать было нечего. Противоречия бились в груди смертным боем.

– Забыть никак не можешь, – констатировал Бубновский. – Ну и зря, Ракитин. Я ведь тогда душой болел за нашу власть, искренне мечтал избавить страну от вражеских элементов… Они везде тогда окопались, во всех структурах… А потом я честно воевал, хоть у кого спроси… Слушай, Андрюха, – встрепенулся Бубновский, – а может, замолвишь за меня словечко? Дескать, хороший человек, много лет его знаю, вместе воевали на озере Хасан, все такое… Ты же фигура с положением, к твоему мнению прислушиваются… Или советом поможешь – что мне сделать, чтобы вырвать из биографии эту черную страницу, связанную с пленом?

– Не помогу, – отозвался Ракитин. – Кончились советы, Бубновский. Вчера последний отдал.

Он развернулся и, не прощаясь, двинулся прочь. Бубновский еще что-то говорил ему вслед, упрашивал вернуться, потом стал выкрикивать обидные слова. Но устоял майор, не самый благовидный поступок – избивать военнопленного. Расстрелять – можно, сослать на Колыму без права возвращения – тоже вариант. А вот избивать при людях – признак собственной слабости.

Навстречу спешил спрыгнувший с подножки «Виллиса» взволнованный лейтенант Вобликов.

– Товарищ майор, есть новости от Крейцера, «Соната номер два», так сказать… – голос лейтенанта дрожал, словно он еще прыгал на машине по ухабам. – Крейцер сообщает, что Трауберг собирается покинуть бункер и направиться в район Тюрлихплац, у него там неотложные дела. Потом намерен вернуться обратно… Но кто его знает, вернется ли?

– Подробности есть? – Ракитин резко встал.

– Есть. Наша Лизавета Петровна, дама дотошная, фиксирует все, что слышит, а Крейцер – педант, он на этих подробностях собаку съел. Сигнал от Крейцера поступил в 16.30 по берлинскому времени. – Оба вскинули руки с часами. 17.01 – и именно по берлинскому времени. Не жить же по Москве, которая сейчас бог знает где! – Он лично слышал, как Трауберг с кем-то говорил по телефону, при этом связь постоянно прерывалась, и он ругался. По-видимому, собеседник настаивал на личной встрече, причем как можно дальше от правительственного квартала. Трауберг против этого не возражал, но долго не могли определиться с местом. При этом Трауберг сидел один в своем закутке в бункере и говорил приглушенно – явно не хотел, чтобы его слышали. Но Крейцер услышал – он парень со способностями. Договорились на девять вечера, район Тюрлихплац, улица Альдерштрассе, 11, квартира 6. Это, видимо, жилой дом, причем неразбомбленный.

– Что мешает разбомбить его к девяти вечера? – озадачился Андрей. – Наш друг Йозеф уверен, что этого не произойдет?

– Мы посмотрели карту, товарищ майор, – не растерялся Вобликов, – это северная часть Берлина, там много узких улочек и переулков. Расположение жилых кварталов в плане наступления очень неудобное. И местное население сильно скучено. Единственная сравнительно широкая улица – та самая Альдерштрассе. Именно в этом районе мы не наступаем. Левее действует 47-я армия, правее – 2-я танковая армия Богданова, а вокруг Альдерштрассе – пустота. Наши туда войдут, но явно не сегодня. И бомбить ее вроде незачем. По сведениям нашей разведки, немецких войск в районе немного, на Альдерштрассе возводят баррикады…

Карта Берлина всплыла у майора перед глазами – с названиями основных магистралей и значимых объектов. Память его подводила редко. Если уж что-то запомнил, то это надолго. Но полностью окружающую картину карта прояснить не могла.

– Давай уточним. – Ракитин еще раз глянул на часы. Время в наличии имелось. Если не вагон, то уж точно – тележка. – Трауберг свой разговор не афишировал, договорился о встрече в отдаленном районе, куда еще не ступала нога советского солдата, и немцев там тоже не много.

– Вы правы, товарищ майор.

– Не иронизируй. Тебе ничего не кажется подозрительным? Не попахивает ли это дело нашими заокеанскими коллегами?

– Знаете, товарищ майор, я не знаю, как пахнут наши заокеанские коллеги, но Корзун, пока я бежал к машине, высказал то же самое. Это, разумеется, предположение. Не скажу, что для офицеров германской разведки побеги на Запад – повальное поветрие, но случаи были, сами знаете. Отсюда следующее предположение: в означенной квартире Трауберга поджидает представитель одной из западных разведок. Будет ли с фигурантом кто-то еще, мы не знаем. Крейцер тоже не знает. Намерен ли Трауберг вернуться в бункер – загадка. Он может получить инструкции и отбыть восвояси. Может исчезнуть уже сегодня. Доверить постороннему получение этих инструкций он не может. В общем, дело темное, товарищ майор…