Александр Тамоников - Секретный бункер

Оперативники начинали осознавать щекотливость момента, переглянулись. Потом всей компанией пристально помотрели на Крейцера. Немецкому офицеру стало не по себе, он заерзал на стуле.

– Вы уже приняли свое важное историческое решение, Людвиг? – мягко спросил Ракитин. – Готовы ли вы искупить вину перед будущими поколениями?

– О чем вы говорите? – забормотал немец. – Я дезертировал из германской армии, полностью расстался со своим прошлым, для меня уже нет возврата… Я готов сотрудничать с советскими властями, предоставить им все имеющиеся сведения. Но должен честно предупредить, что мне известно немногое…

– Вот именно, – многозначительно хмыкнул Андрей. – Где, говорите, проживает ваша семья, Людвиг?

Полноприводный «Виллис» повышенной проходимости в отличие от советских аналогов упрямым норовом не обладал, слушался руля и ловко объезжал препятствия. Погода позволяла отказаться от закрытого кузова. К трем часам дня солнце разогрело землю, стих ветерок, температура воздуха была почти летняя.

Майор крутил баранку, смотрел по сторонам. Оперативники сжимали в руках автоматы. Чужая земля была полна сюрпризов, люди часто гибли, теряя бдительность. С любой крыши мог пальнуть подросток из «панцерфауста», под колесами мог рвануть фугас, установленный пять минут назад…

На открытом пространстве отчетливо слышалась канонада. Окрестности Ханнесбурга казались нетронутыми – этакий оазис посреди ужасов разрухи и смерти.

Дорога была укатана, зеленела трава в поле. Клены и липы покрывались мелкими листочками. Среди деревьев мелькали черепичные крыши всевозможных оттенков цветового спектра. Природу рисовали с картинки – и это восхищало и раздражало одновременно! Слово «деревня» не имело ничего общего с тем, к чему привыкли русские люди. Все вокруг было чисто, за заборами зеленели лужайки, кое-где пробуждались первые весенние цветы.

– Живут же буржуины… – ворчал под нос сидящий рядом Федор Шашкевич. – Мальчиша-Кибальчиша на них нет… Как же так, товарищ майор? Ну, ничего, мы их завалим нашей исконной грязью, они еще пожалеют, что с нами связались…

Мужик был в принципе неглупый, лишнего не позволял и в крайности не бросался. Но порой на Шашкевича нападала злость, и он едва сдерживался. Родня офицера до войны проживала в белорусской Орше. Жена и дочь успели эвакуироваться (фотокарточку супруги Федор часто показывал, красавицейя она не была, но это не обсуждалось), а родня старшего поколения по обеим линиям осталась в оккупации. Когда фашистов погнали из Белоруссии, Шашкевич выяснил, что выжила только теща, и эта новость ввергла его в глухую прострацию. Супруга обустроилась в Куйбышеве, забрала мать, теперь родня сидела на волжских берегах и терпеливо ждала, когда с фронта вернется кормилец…

Шашкевич обернулся, исподлобья обвел взглядом сидящих сзади. Ракитину не было нужды вертеться, все видел в зеркало. Людвиг Крейцер теснился в центре, съежился, поглаживал кисти рук. Он еще не понял, что ему готовят, но уже наполнялся страхом. Вобликов и Корзун подпирали его с боков, для порядка хмурились, поглядывая на немца с театральной угрозой.

– Вы не причините зла моей семье, правда? – выдохнул Крейцер.

– Людвиг, вы снова повторяетесь, не надоело? – бросил Андрей и закончил на русском, который для Крейцера был непонятен: – Разве может Красная армия причинить кому-то зло? Мы причиняем только добро – особенно это касается дружественной немецкой нации…

Беззвучно оскалился Шашкевич, ухмылялись сидящие сзади оперативники.

Под липами на удалении расположилась танковая рота. На опушке выстроились в линию прославленные «тридцатьчетверки», между машинами сновали механики и прочая военная публика. Красноармейцы собирали палатку, что явно означало – рота получила приказ выдвигаться.

– Я не понимаю, зачем вы собираетесь штурмовать Берлин, – жалобно проговорил Крейцер. Оперативники строго насупились. Олег Вобликов стал выразительно потирать кулак, уже имевший опыт умиротворения особо вспыльчивых.

– Что за ересь вы несете, Людвиг? – Андрей вскинул глаза к зеркалу заднего вида. – Вроде грамотный человек, все понимаете…

– Вот именно, я грамотный человек и все понимаю, – пленник осмелел – Берлин огромен – со всеми пригородами его не объехать за неделю. Это старинный европейский город, имеющий множество архитектурных памятников, уверяю вас, они не имеют отношения к нацизму. Ладно, я понимаю, что эта красота вас не трогает, вы готовы стереть с лица земли город, считающийся колыбелью национал-социализма. Я понимаю вас, знаю, какие беды мы причинили вашей стране. Но все равно это немыслимо. Берлин превратили в неприступную крепость. Каждый дом – пункт обороны, напичканный оружием. Город обороняют около трехсот тысяч солдат. В большинстве это даже не вермахт – охранный полк «Гроссдойчланд», дивизия СС «Нордланд», французская дивизия «Шарлемань» – это тоже СС; подразделения личной охраны Адольфа Гитлера… Эти части будут биться до последнего, им нечего терять. Если в Берлин войдет армия Венка, вам станет вдвойне тяжелее. Я не понимаю, зачем с военной точки зрения требуется штурм? У вас подавляющее количество войск и техники. От Германии остался небольшой клочок земли – у фюрера нет войск, нет боевой техники, практически не осталось горючего. В небе – господство советской авиации. При штурме город будет полностью разрушен, а вы только убитыми потеряете несколько армий. Для меня непостижимо – зачем? Можно окружить Берлин кольцом – и просто ждать. Через неделю-две гарнизон сдастся – ему будет нечего есть и пить, в городе начнутся болезни, вспыхнут голодные бунты. Вы сможете без боя войти в город и прибрать его к рукам. Добьетесь именно того, чего хотите. Этот поступок оценит весь мир, возрастет престиж Советского Союза. Зачем нужен штурм? Доказать миру, что вы умеете брать города, теряя при этом огромное количество своих солдат? Об этом и так все знают…

Ракитин стиснул зубы. Немец говорил именно то, что не раз приходило в голову и ему, офицеру СМЕРШа. Потери будут ужасными, а ведь эти люди остались бы жить, вернулись бы домой, к семьям, влились бы в процесс восстановления страны, нарожали бы детей… И как верно подметил Крейцер, результат бы не изменился! Для чего погибнут все эти люди? В угоду крупным военачальникам, реализующим свои амбиции?

Об этом не хотелось думать. Есть решение Ставки Верховного Главнокомандования, лично товарища Сталина – Берлин должен пасть в кратчайшие сроки, никакой осады, прекращение огня – только при условии полной капитуляции! Это большая политика, и престиж Советского Союза не пострадает! Пусть боятся!