Андрей Воронин - Банда возвращается

— У вас были скандалы со Смоленцевым по этому поводу? Я имею в виду аппаратуру.

— Да, были…

Щербаков уточнил:

— С угрозами? С мордобоем?

Глушко взглянул на генерала исподлобья:

— Да, как я вам уже говорил, он однажды вытолкал меня из кабинета. После этого я с ним и не разговаривал. Старался даже обходить стороной. А угрозы… Ведь очень большое расстояние от угрозы до убийства.

Бондарович несогласно покачал головой:

— В последние годы все меньше и меньше.

Глушко невольно спрятал глаза:

— Вы, конечно, правы, но когда угрожают выбить долги или убить конкурента, то обращаются к профессионалам, а не убивают собственноручно в правительственном здании.

Щербаков, явно удовлетворенный таким ответом, решил коснуться другой грани проблемы:

— Вы употребляете наркотики?

Это был так называемый перекрестный допрос.

Глушко не собирался особенно запираться:

— Только травку. План. От него никогда не становишься агрессивным.

— У вас сейчас «ломка»? — Александр задал вопрос с подковыркой и заговорщицки подмигнул. — Наверное, не отказались бы курнуть?

— Да нет же! — Глушко с досадой дернул плечом. — План не вызывает такого привыкания, как синтетики, «дурь» эта. Хотя с удовольствием покурил бы сейчас, чтобы успокоиться, — здесь вы правы, чего скрывать… План давал мне впечатления, которые я использовал для работы. Очень неожиданные бывают ассоциации…

— Ассоциации?

— Это я так называю. Ну, как еще? Видения, любопытные мысли… Иногда — настоящие откровения.

— Пожалуй, так будет вернее, — кивнул Бондарович.

— Это традиционно для всех хиппи, я…

Бондарович довольно резко перебил его:

— А «колеса», амфетамины?

— Иногда у меня бывают депрессивные состояния, — предпочел ответить уклончиво подследственный. — Действительность воспринимается — будто перед грозой… или как в состоянии похмелья: нервозность, слабость, все в свинцовых мрачных тонах — неприятно… Начинаешь самокопание, самобичевание… Говорят, это оттого, что ослабевает биополе, и человек становится как бы незащищен, более раним под воздействием агрессии извне — я имею в виду психоагрессию…

Щербаков правильно понял его:

— В последнее время принимали?

— Да.

Генерал Щербаков вскинул брови:

— Почему вы не женаты?

— Меня не интересуют женщины… — Глушко был явно неприятен этот поворот в разговоре.

Но у Щербакова были еще вопросы щекотливого свойства:

— Вы состояли когда-нибудь в гомосексуальной связи со Смоленцевым?

— Нет, конечно, — Глушко неприязненно поморщился. — У него вечно было этих баб невпроворот. Вешались на него всюду — знаменитость… А потом трепали на каждом перекрестке: «Я с ним спала! Я с ним спала!..» Знаете же, как некоторые шлюхи набирают актив?

Бондарович внезапно задал вопрос в лоб:

— Кто убил Смоленцева?

Глушко ответил сразу и достаточно убежденно:

— Я думаю, это была крутая, хорошо спланированная, наглая провокация, рассчитанная на скандал. И я попал под колесо совершенно случайно.

Бондарович был удивлен;

— Откуда в вас такая уверенность?

— Было время подумать. До утра лежал — анализировал…

— Так, а вы, значит, случайно… — напомнил Щербаков.

— Просто захотел подымить в кремлевском сортире. Первый раз там был…

— Неудачно подымили…

— Да, как говорится, оказался не в том месте и не в тот час. Вот и угодил между жерновов. И что теперь со мной будет, не представляю. А вы не верите…

Генерал сложил в папку свои бумаги:

— Я неверующий, но скажу вам так: об этом только Господь Бог знает…

Глушко понуро опустил голову.

Тимур Геннатулин и мужчина в штатском, 12 часов 30 минут 24 марта 1996 года, близ Казанского вокзала.

К месту назначенной встречи Тимур подошел, как всегда, точно. Он терпеть не мог тех, кто опаздывает, и сам никогда не опаздывал.

Машину он оставил метрах в четырехстах — за углом хлебного магазина. Человек, с которым он встречался, был надежный человек. Однако предосторожность никогда не помешает — эта черта уже была у Тимура в крови, ведь он воспитывал ее многие годы. И даже если бы сейчас на Казанском вокзале он встречался с матерью, он все равно не забыл бы про предосторожности.

Машину шефа Тимур увидел издалека: неприметная светло-бежевого цвета «Ауди» — она стояла недалеко от остановки такси. И сам шеф сидел за рулем. Шеф был в штатском. Тимур всегда удивлялся, замечая насколько штатское обезличивает шефа — у того внешность становилась невыразительной и малозапоминающейся. Шеф мог присутствовать рядом, но его не замечали… Обидная особенность… Исключительно важная, незаменимая особенность. Практичная.

Тимур открыл дверцу, сел на переднее сидение.

Шеф завел двигатель и дал задний ход:

— Покатаемся?

Тимур отметил бодрое оптимистическое настроение шефа; значит, все идет прекрасно:

— Можете показать мне свои любимые места.

Они втиснулись в плотный поток автомобилей.

Шеф внимательно взглянул на Тимура:

— Ну, как ты?

— Можно говорить? — Тимур выразительно оглядел салон, панель приборов.

— Можно.

— А если все же…

Шеф потянулся правой рукой к заднему сидению, на котором лежала газета, и приподнял газету. Тимур увидел черную пластмассовую коробочку чуть меньше велосипедной аптечки.

Шеф сказал:

— Новинка. Мы уже назвали эту штучку подавителем «жучков».

— Ценная игрушка.

— Ты слышал вчера радио?

— Я смотрел телевизор у себя.

— Ну, и что скажешь?

Тимур пожал плечами:

— Все в рамках наших планов. Что тут еще говорить?

Шеф пристроился в хвост черному «Мерседесу» и ехал не спеша:

— Ты молодец, Тимур, чисто сработал. Наверху о тебе самого хорошего мнения.

Тимур заскромничал:

— Моей особой заслуги нет. Все было основательно подготовлено. А провести задуманное в жизнь — дело десятое…

— Могли быть случайности.

— Могли… но не было.

Шеф удовлетворенно кивнул:

— Насколько я понимаю, у них нет ни одной зацепки.

Несмотря на всю техническую оснащенность…

Тимур хищно улыбнулся:

— Пошумят, пошумят и замнут дело? Как вынуждены были замять уже много дел…

— Я думаю, это дело не придется и заминать.

— Что вы имеете в виду?

— Оно само собой поблекнет в свете последующих событий. Наша теперь задача подготовить их. Мы ведь только на первом этапе… Хорошо хоть в средствах не стеснены!

Тимур поинтересовался:

— Что Кожинов?

— Кажется, он в растерянности. Но делает вид.

— А может, все-таки это не вид? У него ведь есть запись.

— Она ему ничего не даст. Только Господь Бог способен свести все нити воедино… Генерал видит в записи только то, что мы ему позволили.