Сергей Власов - Кремлевский детектив. Василий Блаженный

После того как барыге несколько раз аккуратно врезали по почкам, желания разговаривать у него стало побольше. Более того! Он, как по волшебству, начал гораздо лучше понимать русский язык и в значительной степени избавился от гнусавого таджикского выговора.

— Во блин! Натурально, я его исцелил! — гордо заявил старший оперуполномоченный Решетников.

— Никто в твоих способностях и не сомневался, — усмехнулся майор ФСБ Астахов, наблюдавший за процессом «обработки» барыги из дальнего угла кабинета.

— Убивают! — визгливо заорал барыга, демонстративно глядя на Астахова. Почему-то этот неряшливый лохматый азиат все еще был уверен, что сухощавый интеллигентный человек в дорогом сером костюме имеет намерение защитить его от звероватого опера.

— Пока нет! — сказал Решетников и несильно стукнул барыгу по загривку.

Астахов вздохнул, подошел к таджику, проникновенно посмотрел ему в глаза и тихо спросил:

— Тебе ведь Боженко дурь поставляет? А?

Таджик вскинул было руки в умоляющем жесте и заныл:

— Никакой Боженко не знаю. Какая дурь? Мамой клянусь, мне подбросили…

Астахов тоскливо закатил глаза к обшарпанному потолку кабинета:

— Ты мне, сучий потрох, сказку про белого бычка по новой не заводи! — сказал он. — Пока я добрый, но могу и рассердиться. Еще раз: ты дурь у Боженко берешь?

Таджик все-таки был непроходимо глупым. Он не рассмотрел нехорошего огонька во взгляде фээсбэшника и потому снова плаксиво заверил, что никакой дури у него отродясь не было и со всякими сомнительными личностями он не якшается. Астахов развел руками и ответил:

— Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому. Я пойду, ручку куплю — моя что-то писать перестала.

Таджик разинул рот — видимо, очень хотел спросить, при чем тут ручка? Но пока он собирался с духом и формулировал мысль, Астахов уже вышел из кабинета.

— Итак, гражданин Манафаров, — сухо проговорил опер, — давайте еще раз обсудим, каким образом при контрольной закупке в присутствии понятых у вас оказалось девять граммов высококачественного героина…

Таджик не успел и чирикнуть, как опер от всей души схватил его за нос и крутанул так, что из маленьких черных глазок барыги потекли несоразмерно громадные, можно сказать — крокодиловы слезы.

— Не пудри мне мозги, тварь! — цедил Решетников, выкручивая мясистый шнобель задержанного. — Ты в день по полсотни торчков обслуживаешь, к твоей хате не пройти, чтобы на какую-нибудь мразь не наступить, а ты мне песни поешь? Гнида, у тебя под дверями малолетки в собственной блевотине загибаются…

— Начальник, отпусти! — визжал Манафаров. — Да, мне Боженко продает, я все расскажу!

— Ну вот, совсем другой коленкор, — пробурчал Решетников, отпуская нос несчастного. Таджик осторожно дотронулся до пострадавшей части лица и захныкал: было больно.

— Так что ты сказал относительно Боженко? — напомнил опер.

— Он мне продает, — всхлипнул таджик. — Каждый день прихожу, беру по десять — пятнадцать граммов. У него товар проверенный, нормальный. Никогда не кидает.

Тут, конечно, у Решетникова имелись свои сведения. Как и любой поставщик наркотиков, цыган Боженко не имел ни совести, ни чести. И не упускал возможности обдурить тех, кто покупал у него героин или анашу.

— Так, уже прогресс. Поможешь Боженко взять?

Таджик съежился.

— Начальник, так меня же грохнут потом, если я его сдам…

— Кто тебя грохнет, хмырь, кому ты на фиг нужен? — презрительно спросил оперативник. — И вообще, тебе на нарах париться. Поможешь с Боженко — мы тебе срок скостим. Не поможешь… ну тогда будет у нас с тобой совсем другая история. Понимаешь, что я тебе говорю?

— Начальник, все понимаю, но и ты меня понимай. Меня же цыгане убьют. Они говорили сто раз — если что не так, пришьем и тебя, и всю родню…

Решетников тяжело вздохнул и смерил таджика брезгливым взглядом. Не толстый, но какой-то расплывчатый, этот тип не вызывал никакого чувства, кроме отвращения. И если бы не то, что через Манафарова можно выйти на более крупного дельца, оперативник давно бы уже отправил этого кадра в СИЗО. Взятого героина вполне хватало на то, чтобы закрыть таджика за сбыт в особо крупных размерах. И никто бы эту небритую дрожащую мразь отмазывать не стал — не того полета птица. Но Боженко — это персонаж поинтереснее, и его торговля измеряется отнюдь не граммами. И потому надо торговаться, уговаривать, давить.

— Манафаров, ты дурак? Когда это цыгане что-то могли, кроме как языком болтать? Лично меня уже раз пять на сборище баронов приговаривали к смерти. И ничего, до сих пор живой. И ты тоже будешь жить.

— Начальник, тебе хорошо говорить — ты мент. Кто тебя тронет?

— Не ной, гнида, — пропел опер почти что ласково. — Я тебе еще раз говорю: или ты помогаешь нам, или я сделаю так, что и в СИЗО тебе мало не покажется, а потом на зоне. У меня тоже на тюрьме связи есть, если ты не знал.

Манафаров икнул, громко шмыгнул носом и пролепетал:

— Что надо-то, начальник?

— Все просто, Манафаров! Сейчас позвонишь Боженко, договоришься у него взять дурь, потому что тебе не хватило. А потом мы с тобой вместе поедем в гости. И не кривись. Если хочешь жить — будешь делать так, как я говорю. Понял? — Решетников навис над барыгой, как грозовая туча.

В это время в кабинет зашел Астахов. Он держал в руке большую пластиковую бутылку с ядовито-оранжевым лимонадом.

— Ну, как тут у вас дела продвигаются?

— Продвигаются понемногу, — ответил Решетников, — Гражданин Манафаров согласен сотрудничать с органами в деле борьбы с незаконным оборотом наркотиков в особо крупных размерах.

— Начальник, все сделаю! — торопливо заверил таджик.

— Звони давай, — оперативник толкнул задержанного в плечо. — И смотри, чтобы без фокусов!

Манафаров схватил телефон, быстренько набрал номер и стал ждать ответа. Астахов отставил в сторону свой лимонад, который намеревался открыть. Решетников продолжал нависать над таджиком, как странная вариация на тему дамоклова меча.

— Рома! — радостно завопил Манафаров, когда в трубке ответили. — Ромочка, дорогой, нужен помощь твоя. Да, сегодня нужен, скорее. У меня клиенты много совсем, надо еще лекарства прикупить, слышишь? Нет, Коля, я не завтра, я сегодня хочу. Говорю, клиенты много, хочут, чтобы продавал. Хорошо, я приеду. Да, приеду скоро, один, как всегда, ты не бойся, пожалуйста!

Послушав немного, что ему отвечают в трубку, Манафаров мелким бесом рассыпался в витиеватом прощании, а потом нажал на кнопку отбоя и сказал: