Сергей Кутергин - Отсчет пошел

Наконец Карим, тщательно прицелившись, спустил курок, но пионерка на этот раз не вздрогнула от попадания. По толпе многочисленных болельщиков пронесся сдержанный гул, кое-где радостный, кое-где досадливый; удачливые спорщики, поставившие на Мавлади, принялись с шутками собирать ставки, а проигравший все стоял, впившись взглядом в свой автомат, словно заподозрив его в неожиданном предательстве.

— Но ведь я… я не мог не попасть, — наконец растерянно произнес он.

— Что, бля, не нравится проигрывать? — показал Мавлади в усмешке прокуренные до дыр желтые зубы. Лицо Карима перекосилось от бессильной ярости. — Крутой стрелок опять без промаха попал в воздух, — снова хмыкнул Мавлади, радуясь своей победе и откровенно потешаясь над соперником. — Ну-ка скажи нам, Карим, в какое место бабы ты на этот раз целился?

— Куда надо, туда и целился! — злобно выкрикнул Карим и под дружный хохот террористов разрядил в пионерку весь остаток автоматного рожка, окончательно раздробив статую на части. Бросив рожок на землю, он сплюнул в сторону и смачно выматерился.

— Тоже мне герой! — издевательски хохотнул Мавлади. — Только и можешь, что с гипсовыми бабами управляться. Да и стрелок из тебя немногим получше, чем из нее. Надо было тебе в российскую армию зенитчиком идти — они там как раз только тем и занимаются, что из своих «шилок» по воздуху стреляют.

Смуглое лицо Карима медленно посерело от злобы, однако того, что последовало дальше, никто не ожидал. С гортанным криком Карим молниеносным движением выхватил из кожаного чехла на поясе тяжелый десантный нож и не разбирая дороги кинулся на обидчика. Стоявшие вокруг чеченцы посторонились — было видно, что Карим теперь готов не задумываясь зарезать любого, кто окажется между ним и Мавлади, а получить предназначавшийся другому удар ножа никто не хотел. Не посторонился только сам Мавлади. До последней доли секунды он, казалось, не замечал стремительно несущегося на него лезвия, но в последний миг сделал неуловимое движение в сторону, оставив на месте только вытянутую правую ногу в тяжелом сапоге, так что разбежавшийся Карим споткнулся и упал, по инерции проехав лицом по земле. Затем он молниеносно поднялся. Глаза Карима горели безумной яростью, в спутанной бороде застряли комки глины. Но сейчас он уже не кинулся безоглядно на противника, а перехватил нож по-испански, лезвием вниз, и начал медленно, напряженно приближаться к сопернику. Тем временем два врага уже оказались в кольце зрителей, ловивших каждое их движение с жадным вниманием, — вот уже несколько месяцев Дениев не допускал их к открытым боевым действиям, ограничивая деятельность отряда усиленными тренировками, так что большинство радо было хоть какому-то развлечению.

Карим тем временем описывал вокруг Мавлади медленные, постепенно сужающиеся круги, временами делая пробные взмахи ножом, призванные прощупать оборону противника. Мавлади следил за его движениями с видимой небрежностью, даже не поднимая рук, но это была небрежность не желторотого новичка, а опытного солдата, научившегося во многих боях без видимых усилий предугадывать действия врага. Наконец Карим, выждав момент, нанес неожиданный, почти без взмаха, удар наискось под третье ребро, в самое сердце. И странное дело — Мавлади, до этого момента вяло уклонявшийся от пробных ударов, неожиданно метнулся назад, как кобра перед броском, так что лезвие сверкнуло в сантиметре от его груди, и перехватил правой рукой запястье соперника, с усилием надавив острым ногтем большого пальца на нерв. Нож выпал и с глухим стуком воткнулся в землю. Карим, растерявшийся от неожиданности, принялся наносить Мавлади лихорадочные удары свободной рукой, но они причиняли ему вреда не больше, чем укусы комара. Наконец Мавлади это, видимо, надоело и он плавно и вроде бы даже ласково ударил Карима ребром левой ладони пониже уха, после чего тот сразу обмяк, словно прямо во время драки внезапно погрузился в глубокий сон, и упал бы на землю, если б соперник не подхватил его в воздухе.

— Слабак, — резюмировал Мавлади. — Наверняка винтовки в руках и трех лет не держит, что же до ножа, то и малолетние пацаны в ножички лучше играть умеют. А я, когда он еще пешком под стол ходил, уже часовых в Афгане одиночными выстрелами снимал. Слыхали, как таежные охотники белку стреляют — в глаз, чтобы не попортить шкурку? Я их тоже в глаз норовил — и дохнет он сразу, и меткость тренируется лучше, чем в любом тире. Хорошая была война, веселая. Да и денег зашибали побольше.

— У тебя, Мавлади, все мысли о деньгах, — мрачно сказал Аслан. — Хреновый ты человек, злой.

С лица Мавлади пропала самодовольная усмешка, он нахмурил густые брови и ощерился, как затравленный волк.

— Тоже мне моралист нашелся, — сплюнул он. — Тебе бы не воевать, а на своем рынке тараканам морали читать да ментам жопу подлизывать, чтоб не били. То-то я слышал, что один из них тебе сегодня хороших пиздюлей надавал.

Аслан побледнел и машинально посмотрел по сторонам. Кто же успел разболтать о его непростительном позоре сегодня днем? Его рука непроизвольно легла на кобуру на поясе, пальцы ощутили угловатый контур пистолета. Мавлади увидел этот жест и презрительно отвернулся:

— Держи свою игрушку при себе. Если уж не можешь из нее врага пристрелить, лучше не маячь ею передо мной. А то ведь я могу и разозлиться.

Повисла гробовая тишина. Все ждали дальнейших действий противников. Мавлади демонстративно отвернулся от Аслана и стоял в небрежной позе, перебрасывая из угла в угол рта вонючую сигарету. Аслан после последних слов замер, будто окаменел, затем быстро развернулся и стремительно зашагал к Дому пионеров, прочь от стрельбища. Вдогонку ему полетело несколько тупых острот, но он не обратил на них ни малейшего внимания. Он понимал, что стоит ему обернуться — и он не сможет дальше сдерживаться и всадит в ненавистную рожу Мавлади все шесть пуль из своего пистолета. И с такими людьми ему приходилось сталкиваться в собственной армии, с ними бок о бок сражаться с оккупантами! Эта мысль приводила его в ужас. Не оборачиваясь, он скорее взбежал, чем взошел на крыльцо и громко хлопнул дверью.

Когда заложников завели внутрь Дома пионеров, их разделили. Пресс-секретаря, заместителя мэра и Ена проводили куда-то на второй этаж, остальных пассажиров согнали в подвал, а Сон с Ирой очутились в обшарпанной комнатке, которая, судя по всему, когда-то была игровой. Дверь за ними мягко захлопнулась, щелкнул замок, после чего Ира и Сон наконец-то смогли спокойно оглядеться по сторонам. Окно комнаты было забрано снаружи толстыми, но ржавыми железными прутьями и вдобавок заколочено драной фанерой. К стенам неуютно жались невесть откуда здесь взявшиеся медицинские кушетки с содранной обивкой, на полу среди кирпичных обломков валялась оторванная рука какой-то неудачливой куклы, которую боевики, видимо, поленились выбросить вон. Одним словом, комната, как и все здание Дома пионеров, производила впечатление полнейшей ветхости и заброшенности. Ира осторожно присела на край кушетки, продолжая растирать якобы вывихнутую ногу, и обменялась с Соном многозначительным взглядом. Сон остался стоять, тщательно прислушиваясь и стараясь оценить обстановку.