Сергей Самаров - Ни закона, ни жалости

От сильного удара по шлему в голове зашумело, и я невольно зажмурился. А потом перестал ощущать что-либо…

– Тридцать Первый! Тридцать Первый!

– Здесь я, капитан. Ты сам как?

Глаза я все-таки открыл. Хотя сразу увидеть перед собой что-то, кроме мохнатых еловых лап, не сумел. Видимо, я был какое-то время в приличном нокауте и еще не вышел из сопутствующего ему состояния «грогги», то есть не все правильно соображал. Будто стремительно выныривал с большой глубины. Но разговаривать я уже мог, хотя слова произносились медленно и голос был такой, словно я говорю в большую кастрюлю. Радовало хотя бы то, что я это явственно осознаю – значит, не совсем еще конченый человек.

– Сам не понимаю. Но радуюсь тому, что могу дышать. А вы как, товарищ подполковник?

– Скорее всего, никак. Сейчас головой потрясу – и приду в себя…

Головой-то я потряс, но вот вторую часть обещания выполнить не смог, то есть в себя не пришел, потому что глаза снова затуманились от острой боли. Казалось, что тысячи, если не миллионы еловых иголок воткнулись в мозг и шевелятся на ветру. Но я не желал быть игольчатой елкой. Переборол боль усилием воли и стал медленно осматриваться. Кажется, я наконец-то вынырнул… Начал и дышать, и соображать. Я по-прежнему находился в своем кресле. Тележка застряла среди еловых стволов прочно, как с силой вбитый клин, и не шевелилась. «Крыла» надо мной не было – видимо, осталось где-то позади, а «тележка», оторвавшись, пролетела дальше. На плече у меня, вызывая неудобство, лежал металлический профиль, раньше выполнявший роль стойки и крепления крыла. Может быть, он сломал мне ключицу, потому что в ней ощущалась острая боль – впрочем, не критическая.

Я осторожно обернулся. К моему удивлению, ни кресла второго пилота, ни самого пилота у меня за спиной не оказалось. Но голос Волоколамова мне точно не померещился. Правда, доносился он не из-за спины, а из наушника «подснежника», а это говорило, что я мог потерять второго пилота где-то в пределах пары километров. Связь и тогда работала бы.

– Никифорович, ты куда спрятался? Бросил командира в беде…

– Это не я, товарищ подполковник. Это меня спрятало. Вы пролетели под упавшим деревом, только шлемом стукнулись слегка. А мне это дерево поперек груди попало… Так что руки наверху остались. А ремни на кресле оказались сверхпрочными, крепче болтов крепления. Болты вырвало, и меня вместе с креслом повесило на стволе. Кресло тяжелое. Тяжелее, чем я думал. Меня стягивало со ствола, пришлось расстегнуть ремни и освободиться. Сейчас сижу верхом на стволе.

– Далеко от меня?

– Метров пять-восемь вас не догнал. Но тележку вижу сквозь ветки. А вас не вижу… Хорошо, кстати, что движок раньше отвалился, а то бы меня вместе с креслом о него ударило.

Двигатель дельталета располагался как раз за спиной второго пилота. Можно сказать, что Волоколамову повезло. Но везет всегда достойным везения, это я давно усвоил. А невезучий человек обычно бывает сам виноват в своих неприятностях.

– Как твой гипс?

– На месте. Использую вместо кобуры – засунул под него пистолет. Автомат остался в дельталете. Будете выбираться – посмотрите; если там, может, прихватите…

Полностью оборачиваться мне было неудобно, но пошарить рукой за своим креслом я мог без проблем. В итоге автомат капитана отыскался – он был подсунут под мое сиденье, потому и не вывалился.

– На месте автомат. И мой тоже на месте. И бинокль здесь, только футляр треснул.

Я, кажется, уже полностью пришел в себя и начал понемногу соображать. А соображать было уже пора. Мы здесь не на отдыхе.

– Долго мы отдыхали, Никифорович?

– Меньше минуты. Я сознание не терял, только дыхание стволом перебило. Но уже отдышался. И сидеть неудобно. Елка, она и в Африке елка. У нее сучков много, втыкаются повсюду… Неприятно. Хотелось бы быстрее на землю. Прыгать в гипсе вообще-то можно, но приземляться неудобно. Комфорта хочется. Хотя высота небольшая, не больше четырех метров… Если что, могу и спрыгнуть.

– Меньше минуты, говоришь… Это хорошо. Значит, бандиты еще не успели подойти. Сможешь спуститься? Если без прыжков… Есть возможность?

– Возможность есть. Под вашим сиденьем лежит буксировочная лента – автомобильная, длина больше десяти метров. Может быть, даже пятнадцать. Кажется, рассчитана на двенадцать тонн. Так мне, по крайней мере, говорили в комендантском гараже. Если вы спуститесь и забросите ее мне, я спущусь на руках.

– Годится, – согласился я. – А я еще думал, зачем Желобков эту ленту под сиденье засунул… Как чувствовал, выходит.

– Да, он у нас человек догадливый.

Я нащупал руками сложенную в несколько слоев ленту с большими неуклюжими карабинами на концах. Найдя середину, перебросил ленту через прочную ветку дерева с двух сторон, подергал и убедился в прочности ветки. В голове появилась мысль оторвать от «тележки» пару бронежилетов. Я подергал крепления и убедился, что заклепки поставлены на совесть и срубить их можно только молотком и зубилом, а потом еще сердцевину высверливать… Инструмента для таких операций у меня не было. Но я хорошо помнил, что спецназ ГРУ когда-то и без бронежилетов неплохо воевал. Значит, и мы сумеем обойтись. И я, стараясь не совершать резких движений и не напрягаться, качнувшись на импровизированных качелях, как обезьяна на лиане, перебрался из кресла под ветку дерева. Конечно, ключица мне мешала, но не настолько, что я не мог работать руками. До земли было немногим больше трех метров, и я легко спустился. Тут же стянул ленту за собой, ловко увернувшись от тяжелого карабина, и поспешил на выручку капитану Волоколамову.

Нам необходимо было спешить, потому что бандиты могли оказаться рядом совсем скоро. Момент падения дельталета они, скорее всего, прекрасно видели и, может быть, уже начали праздновать победу. А нам следовало продумать возможность обороны. Хорошо, что мы находились на скале и подступы к верхней лесистой площадке были достаточно сложными. Скала, по сути дела, была крепостью, которую бандиты попытаются обязательно взять, а мы будем обороняющимся гарнизоном. И продержаться нам надо до подхода группы. А это еще достаточно долго…

Никифоровичу спуститься было легче, чем мне.

– Помочь? – спросил я на всякий случай.

– Справлюсь.

Пока капитан справлялся, я вытащил трубку, проверил, цела ли она после крушения, и набрал номер майора Желобкова. Ответа пришлось ждать долго, но все равно я его не дождался. Группа, видимо, была в дороге, а здесь часто встречаются участки, на которых связь оказывается недоступной. Кроме того, броня боевой машины пехоты может оказаться экраном для связи. Стандартная бортовая рация имеет антенну, а внутренняя связь потому и называется внутренней, что не выходит наружу.