Сергей Самаров - Лучше умереть в бою

–  Опять свидание? – спросил я, показывая свое хорошее настроение.

–  С патологоанатомом, – изуверски проговорил один из вертухаев, не подозревая, что говорит, скорее всего, о себе. Я так предположил, что это сказал не Габиб.

–  Руки за спину!

Вообще-то, по правилам, даже внутри здания СИЗО заключенных положено переводить с наручниками на руках. Сначала меня так и водили, пока не убедились, что я не буйный. Здесь это правило не всегда исполнялось. Слишком сильная охрана, слишком много часовых, и это расслабляло вертухаев. Причем, как я предполагал, расслабление это должно продолжаться и за пределами СИЗО.

Выглядели вертухаи, как обычно, одинаково. Два крепких парня, представлявших какую-то из многочисленных народностей Дагестана, были уверены в себе и в своих силах. Все они оказались и ростом повыше меня, и телосложением покрепче. Особенно если смотреть на телосложение через одежду, скрывающую жесткость, сухость и эластичность мышц. Каждый наверняка думал, что даже в одиночку справится со мной. Они знали, что я офицер спецназа ГРУ, но не знали, что это такое. И это было их большой ошибкой.

Меня снова повели по гулким металлическим лестницам, я слышал звуки своих шагов и внутренне радовался, что после этого могу позволить себе ходить неслышно, как привык ходить всегда. К такой поступи трудно привыкнуть, но так же трудно от нее отвыкнуть. А негласные тюремные правила таковы, что твои шаги в коридорах и на лестнице должны быть слышны. Меня предупредил об этом первый же вертухай, с которым я встретился. Не будешь ходить громко, тебя научат. Это были своеобразные меры безопасности, но, на мой взгляд, меры неправильные. Часовые привыкают к громким шагам и потому могут вовремя не среагировать на тихое приближение опасности. Но объяснять это вертухаю я не стал. Просто подчинился, хотя по неслышной поступи даже скучал. И сейчас, ступая умышленно громко, вслушивался в свои шаги и в шаги сопровождающих меня и радовался в душе, что скоро избавлюсь от этого шума. Я вообще тишину люблю…

В этот раз мы спустились на первый этаж, где обычно и проходили мои допросы. Один из вертухаев постучал в дверь, услышал негромкое приглашение и распахнул дверь, молча пропуская меня и своего напарника. Тот начал докладывать по всей форме, но полковник Ласкин ленивым жестом его остановил. Старший следователь в этот раз был в гражданской одежде, но я сразу увидел, что в правом кармане брюк он держит брелок и ключи от своего «Рейндж Ровера». Я ни разу в жизни на таких машинах не ездил. Наверное, потому, что мне никто взяток не предлагал. А иначе простому служащему такую машину купить невозможно. На «Рейндж Ровере», насколько я слышал, ездит даже английская королева.

Старший следователь по особо важным делам явно был не в духе. Наверное, нервничал и пытался скрыть это под маской недовольства всем и всеми. И вертухаев выслал в коридор недовольным жестом.

–  Как снизу доложат о готовности, сообщите.

Оба вышли. Значит, поездка на следственный эксперимент была запланирована и вертухаи находились в курсе дела.

–  Ну что, готов, Самоваров, к следственному эксперименту? – спросил меня Ласкин, но фраза явно предназначалась вертухаям, которые не успели далеко отойти от двери и могли слышать разговор.

–  Готов, товарищ полковник. Всегда готов.

Я тоже говорил бодро и спокойно, никак не показывая своего внутреннего напряжения, от которого избавиться полностью было, наверное, невозможно. И самые опытные спортсмены перед схваткой обязательно испытывают волнение, даже если хорошо знают соперника и не ожидают от него серьезного сопротивления. Самые опытные бойцы тоже волнуются перед боем, только не показывают этого.

Ласкин, не теряя времени даром, вытащил из портфеля заточку и молча протянул мне. Оружие было завернуто в тряпку. Старший следователь зажал ее в своей руке, не прикасаясь к металлу пальцами. Металлический стержень был чуть тоньше моего мизинца, твердый, негнущийся, заточенный очень остро, в чем я сразу убедился, потрогав острие пальцем. Убрав оружие сначала в рукав левой руки и немного подумав, я переложил его в правый рукав. Тупая часть была обмотана черной изоляционной лентой, чтобы металл не скользил в руке. Но в моих пальцах металл и без ленты не стал бы скользить.

Перекладывание из рукава в рукав было обусловлено коротким размышлением над ситуацией. Справа от меня должен был сидеть Габиб, слева – вредный вертухай. Если бы я пожелал сразу ударить его заточкой, то, конечно в левый рукав ее и следовало убирать. В этом случае оружие доставалось одним движением. Но тогда охранник с переднего пассажирского сиденья имел бы время на то, чтобы предпринять свои контрмеры. А мне не следовало давать ему этого времени. Я решил действовать иначе, сообразив, что и тупой конец оружия тоже металлический, несмотря на обмотку изоляционной лентой. Следовательно, сидящему впереди оперативнику можно нанести болезненный удар. Поэтому я и убрал заточку в правый рукав.

Следователь достал из портфеля какие-то бумаги и сунул мне под нос. Потребовал:

–  Распишись.

–  Что это? – спросил я.

–  Согласие на участие в следственном эксперименте.

Читать я не стал. Может быть, он мне и что-то другое подсунул. Но меня уже мало волновала судьба старшего лейтенанта Николая Викторовича Самоварова. Я начал вживаться в судьбу Василия Андреевича Самоварова, то есть мысленно становился полноценным сыном сестры моей матери. Я подписал, даже не садясь за стол, а просто склонившись над ним. Торопливости сейчас допускать, конечно, было нельзя, но мне очень хотелось, чтобы все завершилось как можно скорее, и потому я мелкими шажками сокращал ожидание…

Наручники на меня надели прямо в кабинете, на глазах у старшего следователя Ласкина, который, демонстрируя свою бдительность, еще и потрогал их руками, сам проверяя, насколько крепко они сидят на руках. Я боялся, что он нечаянно защелкнет их, но обошлось. Борис Леонидович умел обращаться с наручниками и потряс их, только предварительно зажав в кистях.

Габиб, который надевал наручники и которого я только по этому действию и определил, так и пошел справа от меня. Второй вертухай пристроился слева и чуть сзади. Нам уже не нужно было спускаться по лестнице, следовательно, и не было нужды идти друг за другом. А коридор позволял двигаться втроем одной шеренгой. Впереди шел Ласкин. Он очень сильно нервничал, и это было заметно даже по его лицу, когда он обращал его в мою сторону. Может быть, боялся моего удара, обещанного подполковником Лагуном. Такое тоже бывает. Человеческая психика вообще вещь непредсказуемая. Я знавал одного боевого офицера, дважды, кстати, раненного, который падал в обморок от вида обыкновенного медицинского шприца. Сам признавался, что с детства боится уколов. Но это вовсе не делало его трусом. В бою он легко шел навстречу пуле, не испытывая сомнений.