Александр Тамоников - Металл цвета крови

— И не пропало? — уточнил Олег.

— По описям вроде нет…

«Попробовали бы только спереть», — мысленно усмехнулся Березин.

— Понимаю, так было надо… — Женщина смутилась.

— Не смущайтесь, — успокоил ее Олег. — Все хорошо. Вы весь период оккупации провели в Никольске?

— Да, это был не самый лучший период в моей жизни, — вздохнула Юлия. — Стараюсь реже об этом вспоминать. Так стыдно, унизительно, безысходно… Смотреть, как нелюди хозяйничают на твоей земле, уничтожают, оскверняют то, что создавалось веками… У меня был муж, он пропал без вести. Последнее письмо, когда они отходили к Киеву в июле 1941-го. Мне рассказывали, что там была мясорубка, не было возможности вынести погибших с поля боя… Детей нет, мама умерла в 1940-м — так уж вышло, через два месяца после нашего бракосочетания… Я жила в сарае, потом в бане — в доме квартировал немецкий офицер из комендатуры, по счастью, не похотливый. Но выпить любил, вечно совал мне фотографии своих отпрысков… Работала посудомойкой, в 1942-м и 1943-м стриглась почти налысо, чтобы немцы не смотрели, ходила, прихрамывая. Прятала в подвале одно время семью евреев — потом их переправили в лес. В конце 1943-го несколько раз выполняла поручения партизан. Хоть за это мне не стыдно — внесла свой микроскопический вклад. А в январе этого года, когда подходили наши, меня переправили в лес, потому что боялись, что немцы перед отступлением будут зверствовать и просто сожгут городок. Но они не успели — наши танки прорвались, и фашисты пустились наутек. Но я не жалуюсь, в нашем положении просто неприлично жаловаться. Нас унижали, мы жили под угрозой расстрела, вывоза в Германию, но у нас была хотя бы теоретическая возможность достать еды, в отличие от жителей Ленинграда…

— Можете припомнить, как собирали «Изумрудную кладовую» для эвакуации?

— Так она была собрана еще утром 16 сентября. Я это точно помню, потому что мы ночевали возле ящиков, тряслись над ними. Фонарев выгнал машину из гаража, подвел к крыльцу, мы стаскивали контейнеры, мужчины загружали их в кузов. Потом пришлось поставить машину обратно в гараж — не ночевать же ей под открытым небом. Утром вывели, но самолеты летали — опять загнали…

«Какой же бардак тут творился», — мысленно посетовал Олег.

— В местном гаражном хозяйстве были еще машины? Имеются в виду полуторки «ГАЗ-АА».

— Да, у нас, помнится, были три такие машины… — Юлия нахмурила лоб, — одна постоянно не заводилась, над ней Фонарев колдовал каждую свободную минуту, у нее даже капот не закрывали… А две были на ходу.

— Они похожи?

— В каком смысле? — удивилась Юлия. — Ну, да, похожи — одна модель… А почему вы спрашиваете?

В голове зрела сомнительная теория, концы которой пока не сходились. Слишком уж фантастично все выглядело.

— Вспомните хорошенько время оккупации, особенно первые дни или недели. Проводились ли допросы сотрудников музея? Возможно, немцы интересовались судьбой каких-то экспонатов?

— Ну, конечно, мы же рассказывали… Меня вызвали на Севастопольскую, допрашивал офицер через переводчика, был подчеркнуто вежлив. Требовал хронологию событий в музее с 15 по 17 октября. Большинство экспонатов вывезли в Ленинград — о чем я ему с радостью рассказала. «Изумрудную кладовую» тоже вывезли — я искренне в это верила. Когда мы убегали из-под обстрела, видели, как ваша колонна уносится через арку… Офицер гримасничал, хмурился, задавал другие вопросы: не было ли второго конвоя, еще какую-то чушь. Я сейчас не помню. Одно осталось в памяти: его холодные глаза. Он так смотрел — казалось, выхватит сейчас пистолет и пристрелит… Но нет, отпустил, больше меня не вызывали.

— Еще кое-что, Юлия Владимировна. На мой вопрос, не случалось ли в последнее время чего-то странного, Марианна Симоновна ушла от ответа, заговорила про хулиганов. Повторяю вопрос, теперь уже вам: что здесь происходило? И давайте не юлить, хорошо?

— Да как хотите… — Юлия поежилась, стрельнула глазами по сторонам. — Иногда, находясь во дворце, особенно в темное время, мы слышим странные звуки: словно кто-то скребется, ходит, возится за стенами или под полом… Кто-нибудь задержится на работе — а потом умирает от страха, слушая все это. И со мной такое было, и с Марианной Симоновной, и с Тамарой Леонтьевной… Иногда — ничего, а бывает, явно слышишь посторонние звуки… Причем в разных концах дворца — и в западном крыле, и в восточном… Иногда кажется, будто что-то падает — вроде как кирпичи вываливаются из кладки…

— Мыши? — предположил Олег.

— Да, наверное, — вздохнула женщина. — Только очень крупные мыши. Просто громадные. А еще они могут кашлять… И питаются эти мыши святым духом — больше здесь питаться нечем. Тамара Леонтьевна божится, что видела тень, мелькнувшую в проеме, и чуть не окочурилась от страха. Думала, кто-то из наших шутит, но наших никого не было, а она одна задержалась с каталогами поработать. Освещение есть, правда, не везде… Звуки в основном доносятся из-под пола, но, бывает, скрипит на первом этаже… Днем мы смеемся, что у страха глаза велики, а вот вечерами становится не до смеха…

«Вечерами надо дома сидеть», — подумал Олег.

— Еще один призрак Анны Иоанновны? — предположил он.

— Вам шуточки, а нам страшно, — вздохнула Юлия. — Теперь по одному стараемся не оставаться. Говорили сторожам, а те смеются: мол, бабы, что с них взять. Считают, что трещат разрушенные конструкции — ведь многое же на живой нитке, не закреплено, а еще ветер снаружи…

— Может, так и есть?

— Ага, когда кашляют где-то рядом или слышишь звуки шагов… Это, конечно, ветер, что же еще?

— И когда эти странности начались?

— Больше двух недель, мы точно не засекали. В последний раз — позавчера. Тимашевская что-то слышала, позвала Бочкина, тот прибежал. У него хотя бы ружье есть. Прошли вдвоем по залам, Петр Афанасьевич опять над ней посмеялся. А утром выяснилось, что он сам кого-то видел и даже ружье свое применил, представляете? Смущенный был такой, все мялся. Часа в четыре утра заметил, как люди крадутся из парка на угол восточного портика. Но он не уверен — может, там один человек был… Разозлился, стал кричать, пальнул в воздух — это же территория, которая охраняется государством! Вот только забор вокруг комплекса поставить не на что… Глядь, они и пропали. Он метался туда-сюда, потом решил, что испугал ворюг, и ушел в свою каморку…

— Обычные бродяги, — пожал плечами Березин. — Народ голодный, ищут, где можно поживиться. Но вообще вы правы, Юлия Владимировна, события странные. Будем разбираться.

— Олег Иванович, позвольте вопрос, — решилась Юля. — К чему все эти разговоры? Почему вы выспрашиваете про «Изумрудную кладовую»? Вам не удалось ее эвакуировать в Ленинград, коллекцию захватили немцы, а о том, что с ней сделали, даже подумать страшно. Подождите, — девушка побледнела, всмотрелась в застывшее лицо собеседника, — не значит ли это, что немцам не удалось захватить «Изумрудную кладовую», но ее нет и у советского правительства… — Она запуталась в своих предположениях, замолчала.