Александр Тамоников - Металл цвета крови

— Товарищ лейтенант, мы в кузове… — прохрипел Телегин. — Чего стоим? Едем отсюда к чертовой матери!

Березин спохватился, бросил дымящийся автомат на сиденье. Машина рванулась вперед, запрыгала по кочкам. Тряслась кабина, подлетал кузов.

Впереди был лес — неровный, лиственно-хвойный. Бойцы из кузова продолжали вести огонь — втянулись хлопцы? Поняли, что немцы тоже люди и их можно бить? Дорога пошла сухая — не может быть! Лейтенант высунул голову из кабины, посмотрел назад. Немецкие парашютисты, подгоняемые офицером, выбегали из леса, стреляли вслед полуторке. Кто-то длиннорукий метнул гранату. Было видно, как она кувыркнулась в воздухе и упала на дорогу. Взрыв был не сильный — граната наступательного действия — но осколки разлетались как положено, зацепили машину. Закричал Телегин, пронзенный осколками, выпал из кузова. Закричали другие бойцы: «Почему нам не выдали гранаты?»

Другой осколок пробил заднее колесо! Беда открылась не сразу — машину повело. Березин намертво вцепился в баранку, пытался ее выровнять. Мелькали осины и криворукие березы — местность снова уходила в низину. Машину трясло, скорость падала. Дьявол! Такие старания — и все впустую! Долбили автоматы — парашютисты догоняли, вели уже прицельный огонь. Скат, похоже, разнесло в клочья, скрипел проржавевший диск. Еще немного, и он сплющится в лепешку…

— Товарищ лейтенант, колесо пробило! — вопили в кузове.

Он выл от отчаяния, крыл фашистов матом. Все равно они должны уйти! Березин выжимал газ до упора, работал скоростями. Машина кое-как шла, переваливаясь с боку на бок. Березин подпрыгивал до потолка, бился грудью о рулевое колесо. Голова раскалывалась.

Первое время полуторка шла быстрее, чем бежали немцы, но через пару минут все стало меняться. Ходовая часть разваливалась, захлебывался двигатель. Распахнулась дверца кабины, неприкаянно болталась, билась о деревья. Глаза невыносимо заливало потом, щипало. Уцелевшие бойцы еще стреляли, но энтузиазм с каждой минутой иссякал. Похоже, у машины отваливался задний борт. Бились в кабину контейнеры, словно просились на выход. Хрустнула рессора — какой убийственный звук!

Деревья двоились в глазах, несколько раз лейтенант съезжал с дороги — просто не видел ее! Скорость падала, ехать дальше было невозможно.

Потом заблестело что-то справа, деревья расступились. Обозначилась водная гладь, заросшая камышами и кувшинками — то ли озеро, то ли болото. Подъезд к воде был свободен, препятствием служили лишь разбросанные коряги.

Он свернул вправо и крикнул бойцам:

— Все из машины, держать оборону!

Слышал краем уха, как люди покидают искалеченную полуторку, как катятся в кусты, за деревья, различил первые одиночные выстрелы. Мелькнула шальная мысль: «Утопить этот груз в болоте! Пусть не достанется никому! А если и сам погибнет, ну и ладно!»

Березин включил пониженную передачу. Полуторка неуклюже перевалилась через коряги, опасно приближаясь к воде. Нет, пустое, хоть волком вой! Если это и болото, то никак не у берега. Надо было хорошенько разогнаться, но мешали коряги, да и сил у машины уже не оставалось, ходовая рассыпалась окончательно. Передние колеса погрузились в воду, он проехал метра три, дно было твердое, ил не засасывал. Машина заглохла. Вот и бесславный конец…

В голове мелькнуло: нет, еще не конец! С вражеским десантом надо покончить, их не так уж много осталось!

Лейтенант Березин схватил автомат, в диске еще оставались патроны, выпрыгнул из кабины, двинулся по воде, широко расставляя ноги. Бежать-то некуда, позади болото. Он и не думал этого делать.

Немцы перекликались со стороны дороги, трещал кустарник. Сообразили, что загнали русских в ловушку, теперь можно не спешить. Покрикивал офицер. Скудные знания немецкого позволяли Березину понять, что командир посылает солдат на фланги.

Березин, пригнувшись, побежал к лесу, упал за сломанным деревом, пополз по кочкам, по густому мху. Лес разреженный, все видно. Машковский скорчился в канаве, дышал, как астматик, жалобно смотрел на лейтенанта. Слева возился Таврин — самый молодой в отделении, вил себе гнездо, тихо постанывал. Машковский приподнялся, выстрелил из «СВТ» и тут же спрятался.

— Товарищ лейтенант, что делать? — Он повернул к командиру обескровленное лицо. — Их больше, нам не справиться…

— Родину защищать, Машковский, — буркнул Березин, пристраивая за кочкой автомат, — других приказов не дождетесь. Патроны есть?

— Есть малость, товарищ лейтенант, — сообщил боец. — Вот в обойме остатки и еще одна… последняя.

— Вот и истрать их с пользой. Таврин, что у тебя?

— У меня чуть больше, товарищ лейтенант… — дрожащим голосом отозвался солдат. — У Яранцева забрал, когда в машину запрыгивал… Он мертвый, ему без надобности…

— Молодец, Таврин. А чего стонешь-то?

Жалобные звуки затихли.

— Не знаю, товарищ лейтенант… Просто так, наверное…

— И помогает?

Нервно захихикал Машковский.

— Эх, молодцы… — Жгучий ком подкатил к горлу. — Ну что, повоюем еще? Держимся до последнего, бежать отсюда все равно некуда. Стрелять прицельно, патроны на ветер не бросать. Справимся, ребята, фрицев не так уж много осталось…

Он выдавал желаемое за действительное. Десантников изначально было около двух десятков, оставалось еще человек пятнадцать. Они лучше экипированы, лучше вооружены, и позиция у них выгодная. И вообще, они думают, что Ленинград вот-вот возьмут!

Злость не мешала лейтенанту мыслить трезво. Когда немцы пошли в атаку, он действовал грамотно: стрелял одиночными, перекатывался после каждого выстрела. Немцы тоже перебегали, прятались за деревьями. Они были совсем рядом, он их прекрасно видел. Опытные, рослые, поджарые, умело использующие складки местности.

Диверсанты стреляли короткими очередями, прикрывали друг друга. От запаха пороховой гари щипало нос. Слева и справа гремели винтовки Токарева. Таврин стрелял часто, словно торопился истратить перед смертью весь боезапас. Машковский бил прицельно, берег патроны.

Стрельба уплотнялась, немцы наглели, выкрикивали что-то гадкое, каждый раз разражаясь диким хохотом. Снова мелькнула физиономия офицера — уже не такая самодовольная. Березин ловил его в перекрестье прицела, но тот все время ускользал от пули, словно издевался!

Вот перебежали двое: один успел залечь, другой картинно схватился за грудь, упал сначала на колени, потом носом в мох. Засмеялся Машковский — отличный выстрел! Другой немец выпал из-за дерева, держась за живот, застыл в неестественной позе. Остальные начинали злиться, палили беспрестанно. Двое появились сбоку — одного Машковский подстрелил, другого загнал обратно в кустарник.