Сергей Козлов - Последний Карфаген [Повесть. Рассказы. Дневники]

— Никита. Похоже, всё идёт по плану. По их плану. Тебя выцарапают. Тут какая-то огромная машина работает. Знай одно: главное вовремя из нее выпрыгнуть, иначе и тебя перетрет. Ты уж, наверное, и сам понимаешь, что твое дело пешкой ходить. Ума не приложу, что будет дальше. Но если б тебя хотели убрать, то уже убрали бы. Значит, у тебя какая-то еще роль или что-то от тебя зависит. Ломай память, Никита. Что-то еще есть. И прости: вышла одна неувязка — Риту мы не нашли. Ни на работе, ни дома. Выставили наружку, будем ждать. Ты в ней уверен? За этот вопрос тоже прости. Звони мне по домашнему телефону, но только не пользуйся при этом подарком. Если что нужно, черкни и отправь с Лёвой. Держись, Иван.

Лёва положил передо мной ручку, и я торопливо набросал:

— Ваня, найди Риту. До сих пор у меня не было поводов ей не верить. Из всего, что у меня есть, я не знаю только назначения ключей. Один от накладного замка и еще от какого-то типа абонентского ящика. Возьмите их из моих личных вещей, изъятых при досмотре. Попробуйте порыть в этом направлении. Никита.

Лёва сунул записку в карман. Извинился за доставленные неудобства и, подмигнув, вышел из камеры. Сердце у меня стало куда-то проваливаться. Отсутствие Риты наводило на жуткие мысли. Получалось, что, кроме нее, мне не за что было в этом мире цепляться. Во всяком случае, я так думал, я убедил себя в этом. Была, конечно, привязанность к Ивану, к Игорю, даже к Немому. Но когда-то в меня вживили убеждение, что потеря друга в бою — это потеря части самого себя. А себя жалеть нельзя. В случае с Ритой речь шла о тех, кого мы сами делаем своей частью и внутренне несем за них ответственность. Как бы это угловато ни звучало, но такие потери считать боевыми нельзя.

Я не стал метаться по камере. Десятки сомнений в правильности происходящего ринулись терзать мои разум и душу, холодок недоверия ко всем и вся пронесся сквозь ворох невеселых мыслей. И все та же безысходность была всему ответом. Та же, с которой началась моя вторая жизнь в больнице. Может быть, та же, которой закончилась первая. От такой безысходности вопреки представлениям не хочется выть на луну, хочется либо уйти в дальний угол, в темноту одиночества, чтобы не видеть никого, либо стрелять длинными очередями по врагам, которых еще надо найти. Мне вдруг подумалось об американских фильмах, дюжину которых я успел посмотреть благодаря вынужденному отдыху. Почти все они были боевиками. Главные герои в них тоже попадали в чрезвычайно сложные обстоятельства, но все-таки расправлялись с коварными врагами и выходили победителями. Но вот что интересно: правдивость сюжетов подчеркивалась реками крови. Это гибли друзья, сослуживцы и родственники харизматических героев. И я поймал себя на жуткой мысли о том, что их не успеваешь пожалеть. Их не жалко! В погоне за сюжетом, за действиями главного героя абсолютно не придаешь значения тому, что вокруг уже навалены горы трупов, и герой идет по ним к очаровательному хеппи-энду, чтобы стать неуязвимым победителем. А если с Ритой что-нибудь…

Трубка, лежащая на столе, снова пропиликала Моцарта.

— Все в порядке? — это был незабываемый предупредительно-вежливый голос Симона Давидовича. — Только не называйте меня по имени! — предупредил он.

— А я думал, вы ничего не боитесь, — в этот момент я сказал то, что думал.

— Ничего не боятся только сумасшедшие…

— И мертвые, — поторопился добавить я.

— Мертвые боятся забвения, — философски рассудил Симон Давидович.

— Значит, я из тех, кто ничего не боится. Благодаря вам, я уже и сумасшедший, и с забвением у меня тоже все в порядке.

— Именно с этим мы надеемся в ближайшем будущем разобраться. Я думаю, вы не будете возражать, если вашей памятью займутся ведущие врачи мира?

— Я думал, моя память нужна только мне.

— Может быть, и так. Но вы добросовестным трудом заслужили хороший отдых. Возможно, там, где вы будете отдыхать, вам и придется выполнить еще одно задание, но об этом пока говорить не стоит. Главное, выполните инструкции, которые вам сегодня сообщили. Даже если сейчас вас еще терзают какие-либо сомнения на наш счет, очень скоро, Никита Васильевич, вы сможете убедиться, что мы не только слов, но и людей на ветер не бросаем. Вы, кстати, высококвалифицированный специалист…

Как-то всё просто получалось. Для кого в этой стране были написаны законы? Кого можно арестовывать, а кого нельзя? За украденный рубль человек мается по зонам несколько лет, укравший миллионы отмахивается от прокуроров, как от комаров. Убийцы свободно разгуливают по улицам городов. В том числе и я… Было похоже, что неписаные законы действовали вернее и надежнее, чем законы писаные. Словно все в одночасье приняли какие-то жесткие правила игры. Кому-то они позволяли сказочно обогащаться, кому-то выживать, кому-то лезть в политику, кому-то спиваться и умирать от наркотиков. Взять каждого в отдельности, и он выскажет ту или иную долю недовольства как писаными, так и неписаными законами, но уже через минуту будет как заговоренный играть по правилам, покрикивая на партнеров, а то и постреливая в их сторону, чтоб не нарушали тех самых правил. Спящее царство. Кому и в какое место его нужно поцеловать, чтобы в одно прекрасное утро все проснулись подобревшими и немного озадаченными: что мы делали все это время?

Денис Карлович появился ранним утром, когда в решетчатое окно камеры резаными лучами прорвалось мороженое январское солнце. Наблюдать за ними было огромным удовольствием. Лишенные ослепительной поддержки снега, они были розовыми, а внутри пучка света происходила какая-то мини-галактическая жизнь, сталкивались и клубились туманы, мириадами миров перемещались звездочки пыли.

— Красиво, — определил мое любованье адвокат, — но у нас нет времени для естественнонаучных наблюдений в условиях СИЗО. Нас ждут великие свершения, как говорил Остап Бендер.

— Полный рот золотых зубов и бассейн кефира, — добавил я.

— Ого, а мне говорили, что у вас полный провал памяти!

— Книги помню, а многие и заново перечитал. В больнице.

В камеру заглянула краснолицая голова Лёхи Лебедева:

— Оп-с, — сказала она, — если вам тут, братва, понравилось, я скажу майору, чтоб не ждал вас на выходе. А вообще-то погодите, на коня нужно принять.

Он пулей метнулся к столу и достал из кармана знакомую плоскую бутылочку. В его руках она напоминала аналог неразменной монеты — этакая невыпиваемая емкость. Денис Карлович откровенно поморщился, но Лебедев, видимо, на него и не рассчитывал. Отпив из горла, он протянул чекушку мне:

— Причастись, братан, может, больше не свидимся.

— Да уж, лучше бы не надо, — улыбнулся я и отпил пару глотков.