Сергей Козлов - Последний Карфаген [Повесть. Рассказы. Дневники]

В палату я вернулся со страшной головной болью и слезами на глазах. Слезы текли и от увиденной пестроты, и от боли. Впервые за долгое время (а дней я не считал и календарем не интересовался) я лег днем в постель и тут же уснул.

Мне снились какие-то жуткие полуживые механизмы. Полуживые в том смысле, что они будто бы обладали человеческим разумом и даже походили на людей, но лишены были души. Именно той, которая сейчас металась в моем неспящем сердце, требуя какого-то определения, равновесия, требуя выхода или входа, и которая сама себя скрутила так, что я проснулся от собственного всхлипа и слез, размочивших сомкнутые недолгим, но глубоким сном веки. И я спрятал лицо в подушку, чтобы не тревожить никого своим горем, которого не мог осознать. Почему-то вспомнились уходящие из палаты Саня и Родя, чинно пожавшие мне руку, оставившие нам с дедом фрукты и несколько банок икры, положившие на тумбочку конверт с деньгами для Риты, и подумалось вдруг, что в них, невзирая на их бросающуюся с первого взгляда агрессивность, человеческого больше, чем во мне. Их за порогом больницы ждали… И там было их время! Я же мог помнить только две вспышки: первую, отделившую от меня жизнь прошлую, и вторую, вернувшую меня в никуда. А за больничной оградой роился мириадами огней совершенно чужой город, и квадриллионы звезд скользили по ночному осеннему небу, как назло, не скрытому в эту ночь тучами. Огромный, давящий своими равнодушными выпуклостями мир, и я — ничтожная крупица его, имеющая временным пристанищем больничную кровать. Уже под утро, свыкаясь с невыносимой, казалось бы, тоской, я назову это состояние осознанием одиночества. Полного и беспросветного. Попытаюсь научиться относиться к этому философски, но это будет всего лишь жалкая потуга оставаться уж если никем, то хотя бы мужчиной. Я просто загоню всю эту слезную массу в глубь самого себя, отвлекаясь придумыванием собственного имени и получая немалое удовольствие от того, что никто не делает этого за меня. Глядя на подобное состояние со стороны, я подберу массу определений, которые никакие взрывы из моей головы не выбили: дозревающий циник, философствующий бомж, обиженный на все герой не нашего времени, идиот перед… Идиот! Наивный идиот! По башке стукнутый! Даже не знающий, сколько ему лет! Иван, не помнящий родства!

Во все примеренные мною модели поведения не укладывалась только Рита.

Утром, после традиционного «геркулесового» завтрака, не дождавшись положенных (а может, уже и неположенных) процедур, я направился в кабинет главного врача. В приемной мою застиранную пижаму и торчащую из нее бритую наголо голову с огромным шрамом смерила недовольным взглядом секретарша и, не выясняя целей визита, велела подождать в коридоре, пока кончится планерка. И все же спросила:

— Ваша фамилия, больной?

— Не знаю, — честно ответил я, но она не растерялась.

— Тогда из какой вы палаты?

Главный врач оказался невысоким человеком с довольно приветливым лицом. Голова его, остриженная под ёжик, напоминала глобус. Из-за морей и океанов седины. Усталые серые глаза только скользнули по мне, словно я намозолил их ежедневными появлениями, и вернулись к бумагам, разложенным неровными пачками на столе.

— Знаю я вашу историю и знал, что вы придете. Обживаетесь? Простите, не представляю, как к вам обращаться, — он снова поднял на меня взгляд, — да вы присаживайтесь. Я как раз о вас сегодня вспоминал. К сожалению, мне не удалось ничего и никого не удалось найти, кто мог бы пролить свет на вашу личность. Может, вы вообще не из нашего города? Слава Богу, телевидение и газеты разместили информацию о вас бесплатно. Это им вроде как сенсация. Но тщетно. М-да…

— Мне, наверное, пора выписываться? — спросил я.

— М-да, — задумался он, углубляясь в бумаги, будто там можно было прочитать, что делать со мной дальше. — Вы не переживайте, — он тоже умел читать мысли, — мы не возьмем с вас денег, вам они еще ой как понадобятся! Все, что при вас было, у меня в сейфе. Семь тысяч триста сорок восемь рублей. М-да… У нас средняя зарплата врача тысячу двести.

— Я не против заплатить, если этой суммы хватит.

— Ну что вы! Если б знать, что вы какой-то крупный предприниматель, финансовый магнат или еще кто-нибудь в этом роде, я бы, конечно, даже настаивал. Но в вашем случае… Разберитесь сначала с собой. Ну а если выяснится, что вы такой и есть, то, думаю, вы и сами не откажетесь помочь областной больнице.

— Разумеется, — поторопился заверить я, будто за моей спиной стоял огромный сейф, доверху набитый кредитными билетами.

— Странно, что при вас не было никаких документов. Никаких! Записная книжка, между прочим, в кожаном переплете, дорогая очень, но без единой записи. Вы словно собирались жизнь с нуля начинать. Уж не знаю, принадлежала ли вам машина, которая взорвалась в трех метрах от вас, но ключей от нее в ваших карманах не оказалось. Да они, честно говоря, вряд ли понадобились бы. Там только пятно на асфальте осталось. Вы, кстати, выжили именно благодаря силе этого чудовищного взрыва. Вас швырнуло метров за двадцать. Свидетели рассказали. Так вот, ключей от машины в ваших карманах не было, но вот эта связка… — он открыл квадратный, крашенный серой краской сейфик за своей спиной, в котором, судя по всему, лежали в основном редкие медикаменты. — Два ключа от английских замков, а один — то ли от почтового ящика, то ли от камеры хранения…

На стол передо мной легли три ключа на кольце, записная книжка, красивая импортная ручка, часы, бумажник и какой-то странный браслет — цепочка и бляшка, на которой была выгравирована стрела. Стрела, и больше ничего.

— Браслет бронзовый, — заметил мой взгляд доктор, — был у вас на руке. Может, он что-нибудь и значит, а может, просто так. Вам, похоже, он ничего не сказал. А вот ручка оказалась самым интересным из того, что при вас нашли. Это не просто ручка. Точнее, с одной стороны она действительно шариковая ручка, только вот стержень у нее очень короткий. А вот с другой стороны — это мини-пистолет. Сделано под мелкокалиберный патрон. Ювелирная работа.

Я пожал плечами. Откуда я мог знать, зачем мне нужна была в прошлой жизни такая штуковина.

— Удивительно, что следователи не удосужились внимательно ее осмотреть. Вы уж извините, но патрон, который в ней находился, я изъял. Мало ли что. Хотя… Неизвестно, а точнее, вполне возможно, что вас снова попытаются взорвать или застрелить. Наверное, он вам нужен. — И он достал из ящика стола золотистый патрон с серым навершием пули и вставил его внутрь ручки. — Пружина, как я понял, взводится вот этим плавающим держателем. Спуск производится им же. Достаточно только большим пальцем чуть отвести его в сторону. Да, ювелирная работа.