Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

Валентина продолжала слушать слесаря. Конечно же, она неплохо знала своих соседей. Когда работала следователем, помогла матери Грачевского написать коллективную характеристику на сына, которому было предъявлено обвинение по статье 144 — кража, успела побеседовать со следователем и самим Грачевским. Он совершил только одну кражу — впервые. Ушлый следователь, на котором висело два десятка идентичных нераскрытых дел, профессионально уговаривал арестованного взять на себя хотя бы десяток: какая разница, что одна кража, что десять, все равно «двушка» светит, зато следователь расстарается, и дело уйдет в суд вполне симпатичным.

Володя во время второго допроса уже изучал подробности нераскрытых дел: адреса, что украл, каким способом проник в квартиру. И вдоволь курил: следователь, которому на каждого подопечного выдавалось в месяц семь рублей с копейками, выделял по пачке «Примы» в день.

«Сколько ты на него повесил?» — спросила Валентина во время первой встречи. Следователь прикинулся дурачком. «Слушай, друг, — посоветовала она, — не делай из парня героя. На киче сидят не дураки, с двумя десятками краж за спиной его подтянут к себе авторитеты, в течение года-двух будут одни и те же разговоры — о кражах, деньгах, «свободной» жизни. Когда он освободится, его найдут, дадут денег — что дальше, не мне тебе объяснять. Если он откажется, друзья по зоне надуют губы: «Обижаешь». А такое слово многое значит даже на воле: «Значит, ты забыл, как глотал чай с конфетами, прикапывался колбаской, салом. И кто тебе шконку в продоле выделил — тоже не помнишь?» А с одной кражей у него есть шанс тихо отбарабанить свой срок. Дай-ка я с ним поговорю».

Вроде бы все усвоил Грачевский во время разговора с Ширяевой, но обвинили его в двенадцати кражах личного имущества граждан и осудили на полтора года. Повторное преступление, совершенное по однородной статье, называется рецидивом. Не прошло и месяца, как он освободился, — и его снова взяли под стражу. Во второй раз ему грозил срок до десяти лет, дали только пять. В третий раз — семь, но он вышел раньше, попав под амнистию. И, как ни странно, «завязал». Но сел матери на шею.

Валентина налила слесарю еще одну рюмку.

— Не в службу, а в дружбу, Костя. Сходи, пожалуйста, за Грачевским. Если он не согласится…

— Согласится, — заверил сантехник, опорожнив рюмку.

Грачевский появился в квартире судьи в привычной экипировке: в китайском спортивном костюме и тапочках. Издали могло показаться, что на его руках синие перчатки, — они сплошь были покрыты татуировкой. Внешность у него была типичной для людей его профессии: худой, сутулый, голубые бесцеремонные глаза смотрят с поволокой, более чем уверенно.

Он вошел с сигаретой в руке и, присаживаясь, стряхнул пепел в пепельницу. По привычке, как уважающий себя и собеседника человек, выложил на стол пачку сигарет и зажигалку.

Валентина уже приготовила для него рюмку и налила водки. Прежде чем предложить гостю выпить, прямо спросила:

— Володя, хочешь мне помочь?

Грачевский моргнул густыми ресницами и медленно перевел взгляд на сантехника, опустившегося на стул.

— Костян, погуляй. Только без обиды.

Костя поспешно встал, но был остановлен хозяйкой. Он выпил предложенную ею водку и, подхватив ящик с инструментами, вышел.

До своей рюмки Грачевский не дотронулся. Он потушил сигарету и тут же прикурил другую.

— Короче, — после продолжительной паузы начал он, — разговор будет, показаний — нет.

Он увидел, как задрожала рука Ширяевой. Валентина, глядя поверх головы соседа, твердила про себя: «Он видел их. Он видел…»

Она встала.

— Я сейчас, — тронула Грачевского за плечо, направляясь в ванную.

Женщина долго умывалась холодной водой. Тушь с ресниц попала в глаза. Оставляя на полотенце черные пятна, вытерла лицо и еще долго смотрела на свое бледное отражение в зеркале. Она верила и нет, что так быстро смогла выйти на след убийц. Пожалуй, это громко сказано, но не для нее, бывшего следователя, — было бы за что зацепиться.

Курлычкин играл с ней в открытую, но к нему очень трудно подступиться, не имея о нем и его бригаде практически никакой информации. Наводить о нем справки в соответствующих органах не входило в планы Ширяевой, даже контакты с Василием Маргеловым придется прервать: она больше не донимает его расспросами, значит, бросила свою более чем рискованную затею. А кроме него, ведущего это дело, Ширяева ни к кому другому обращаться не будет, что для Маргелова очевидно. Правда, на прощанье она бросила, что хочет проверить на прочность нервы Курлычкина. Но и эти слова забудутся следователем прокуратуры, когда, по его мнению, бесполезная инициатива бывшей коллеги исчезнет. Можно сходить к нему еще раз или позвонить: «Вася, забудь о нашем разговоре», но, подумав, отбросила этот вариант: даже резко бросать курить пагубно для здоровья. Она считала Маргелова порядочным человеком, но кто знает… Ширяева не исключала даже такого ничтожного факта. Не исключала, но втайне делала ставку на Василия — один из наиболее верных вариантов.

Вплотную подобраться к Курлычкину можно только с периферии, от его боевиков. А вот их-то как раз и видел Володя Грачевский.

«Нет, — думала Валентина, возвращаясь на кухню, — я не поторопилась с выводами».

За время ее отсутствия сосед так и не прикоснулся к рюмке. Он был на четыре года младше Ширяевой, но выглядели они ровесниками: не потому, что Валентина помолодела, сбросив лишний десяток килограмм и подобрав под себя определенный стиль в одежде, а из-за самого Грачевского. Тут в какой-то мере к нему было применимо выражение «год за два». Когда он отбывал срок, такие «льготы» не распространялись на него, но зона сделала свое дело, и он состарился на пять-шесть лет. А может, и больше.

— Иначе бы я не позвала тебя, — сказала она, возвращаясь к разговору. — В день убийства кто-то угощал сантехника водкой. Ты видел этого человека?

— Их было двое. Я давно приметил, что парни что-то затевают. Но предупредил бы тебя, если бы знал, чем все закончится. Я думал, они хату хотят «поставить». Не исключал, что твою. Ты хорошо зарабатываешь, одеваешься скромно, значит, деньги в чулок складываешь. Но я бы, например, ни за что не вломился на хату к судье — «потолок» светит. И еще я не разобрался в одном существенном моменте. Они снимали Илью на камеру.

— Что ты говоришь, Володя? — хозяйка резко подалась вперед.

— Говорю, что не разобрался. Их машина стояла почти напротив четвертого подъезда, но ближе к углу, я все видел. Потом — якобы ноги размять, встал и прошелся до бакалейного киоска, глянул незаметно назад. Оказалось, что они снимают Илью, он как раз через скакалку прыгал.