Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

— Сейчас узнаешь.

С тех пор как уехала из деревни бабка Нина, Иван Аникеев ни разу не наведывался в ее дом, только случайно проходил мимо, бросая взгляды на массивные ворота.

Хозяйка продала дом, навязывала свою собаку и кота, от которых отказался новый жилец, объясняя, что постоянно жить в доме не намерен. Бабка Нина пошла к Ивану, сговорилась за бутылку, и Аникеев привел пса к себе во двор. Хуже было с котом, которого Иван не выпускал из дома два дня, чтобы тот привык к новому хозяину.

Потом кот ушел и долго не появлялся. Иван думал, что больше не придет, скорее всего ушел на свою законную территорию, но все же появился ранним утром, заняв позицию на крыше ветхого сарая. Иван налил в миску щей и выставил во двор, привязав пса бабки Нины и загнав в дом свою собачонку — чтобы не слопали угощенье, а сам скрылся, наблюдая за котом в приоткрытую дверь.

В этот раз Васька пропал на три дня. Иван решил поискать его. Он не очень любил городских, которые покупали дома, забрасывали хозяйство и развлекались шумными компаниями. Человека, который купил дом у бабки Нины, Иван видел два раза — тот приезжал на красной легковушке; один раз с бабой — наверное, жена. Ее Аникеев видел в огороде: одетая в трико и майку она вместо того, чтобы собрать жука и прополоть грядки, без дела слонялась по участку. Праздных людей Иван не любил.

— Васька, Васька! — Аникеев еще загодя начал звать кота, чтобы новые хозяева услышали голос. Иван не знал, дома кто или нет, вроде вчера приезжала машина красного цвета, но вот уехала ли…

Он подошел к высокому забору — нигде не видно кота. И не откликается, сукин сын!

— Хозяева! — На всякий случай постучал в калитку, которая была закрыта на замок. — Есть кто дома ай нет?

Прислушался…

Тишина. Никто не откликается.

— Васька, Васька!

На миг Ивану показалось, что ему ответили — будто издалека: голос глухой, еле различимый.

«На огороде, что ли?» — подумал он и тут же отверг предположение: тут от озера порой услышишь голоса рыбаков, не то что с огорода.

И решил зайти с задов через калитку; лезть через забор он не собирался.

Обходя дом, оглянулся на дорогу — не появится ли знакомая машина — и через бурьян заброшенного участка направился в обход.

Маргелов нервничал, кусая ногти, и думал, ловя себя на мысли, что сошел с ума — так же, как и Валентина Ширяева; мысли, сообразно настроению и обстановке, были полушутливыми: «Что я делаю здесь? Что я забыл возле офиса Станислава Сергеевича Курлычкина? Что мне, больше делать нечего, как сидеть в своей машине и караулить сумасшедшую судью, прости господи?»

Жестом руки, который показался ему болезненно-ненормальным, Василий дотронулся до рукоятки пистолета, покоившегося в заплечной кобуре. Облегчения не принесло бы и грубое похлопывание по стволу гаубицы.

Он скомкал пустую пачку «Примы» и выбросил в окно. «Не пропустить бы чего-нибудь интересного», — подумал он, направляясь к коммерческому киоску и оглядываясь на машину.

«Крещатик» был забит новенькими автомобилями, тут были и иномарки, и наши «Жигули» с «Волгами». За высоким сетчатым забором изнывали от жары охранники в униформе. Редкие покупатели осматривали машины, возле них сновали бойкие, хорошо одетые молодые люди с мобильниками, расхваливая четырехколесный товар. Совсем недавно, год, два назад все было гораздо прозаичней, в лучшем случае одежда продавцов не была очень заляпана маслом.

Маргелов купил сигарет и вернулся к своему автомобилю. Прикурив, опустился на раскаленный капот. Захотелось снять пиджак и остаться в рубашке с коротким рукавом, предварительно отстегнув кобуру, а пистолет засунуть в карман.

Окаянная жара…

Проклятая Ширяева…

Чертовы собственные мозги…

Следователь еще раз вернулся к киоску.

— Лимонад у вас холодный? — спросил он ларечницу, склонившись к окошку-амбразуре.

— Прохладный, — туманно ответил голос, прозвучавший из недр киоска с явным пренебрежением к своей профессии.

«Понятно, — констатировал Маргелов, — прохладный, как ослиная моча».

— А пиво?

Пиво, по словам продавщицы, было холодным, хотя вместе с лимонадом находилось в одном холодильнике.

Он купил бутылку «Московского», воспользовался открывалкой, привязанной к прилавку, и отпил несколько глотков, подумав, что в такую жару не может существовать ничего холодного. Даже прохладного.

Пиво пощипывало нёбо и приятно горчило, утоляя жажду.

Маргелов посмотрел на часы и покачал головой: долго, очень долго находится в кабинете Курлычкина Валентина. В том, что она вошла в офис, Маргелов убедился, раньше Ширяевой приехав на Киевскую. Она не видела Василия, не обратила внимания на его «ГАЗ-2410» бежевого цвета, прошла в сорока шагах от «Волги» и вошла в салон. Через стеклянные двери Маргелов видел, как она, позвонив из бесплатного телефона-автомата, расположенного непосредственно в здании, направилась к лестнице. Он сместился в сторону и увидел, как Ширяева с полминуты простояла рядом с охранником, парившемся, как и следователь, в строгом костюме. Затем Валентина исчезла из поля зрения, не подозревая, что за ней следил Василий.

Что-то самодовольное отразилось на лице Маргелова, но настроение быстро сменилось недоумением, нетерпением и кучей подобных определений.

«Что?.. Что я делаю здесь?»

Следователь допил пиво и оставил пустую бутылку на прилавке. С чувством достоинства продавщица не убирала ее до тех пор, пока не подошел очередной покупатель. Маргелов оставил киоск и снова устроился в машине, продолжая наблюдать за офисом.

Как же Максим ненавидел этот погреб! Ненависть достигла пика в своем определении, пропал страх к темноте, а мыши, безбоязненно шаркающие под ногами, стали обычными безобидными зверьками, так же оказавшимися в ловушке.

В этот раз к Максиму впервые применили силу, когда сопровождали в погреб. Помощник Ширяевой, весь исколотый урка, завязал ему рот пыльным шарфом, чтобы не кричал, и вывернул руку. В таком виде его буквально столкнули в яму и пристегнули к лестнице.

— Думаешь, у твоего папаши нет таких помещений? — с издевкой в голосе спросила судья и ухмыльнулась.

Максиму захотелось плюнуть ей в рожу, но с него пока не сняли вонючий шарф.

— Если хочешь, я уравниваю шансы, — сказала Ширяева и туманно добавила: — На будущее. Так что сиди и не рыпайся. К тому же тебе будет о чем рассказать.

Максим обливал ее потоком сквернословия, но оба — и судья, и урка слышали только мычание.

— А я думала, ты понял меня… Но вот теперь окончательно убедилась, что в тебе действительно гнилая кровь твоего отца. Ни тебе, ни ему не помогут никакие переливания. Однако я прошу тебя: веди себя тихо, уже недолго осталось. Пожалуйста, вспомни, о чем мы с тобой говорили, ладно?