Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

Нет, с наскоку такого вопроса Рожнову не решить, и хорошо, что этот изъян в спешно приготовленной операции обнаружился, когда практически все пути к отступлению были отрезаны. Склонил бы он Яцкевича на свою сторону за те пять-десять минут, которыми он располагал, — не ясно, зато довольно четко Михаил представил, как на его предложение Яцек ответит отказом. Это гораздо хуже, чем ожидание осведомленности Архиповой. Гораздо хуже. Пусть все остается как есть, в дальнейшем можно будет поправить положение дел, того времени, которым будет располагать Рожнов, хватит на то, чтобы решить не одну серьезную проблему, были бы мозги на месте.

А сейчас на внушительном расстоянии Рожнов следовал за двумя машинами.

Они уже выехали за пределы Московской области, благополучно, без остановки миновали несколько постов ГИБДД, со скоростью семьдесят километров в час подъезжали к очередному. Постовой сделал было движение остановить «Мицубиси», но раздумал. Когда проехали знак, снимающий ограничение скорости, машину Мигунова обогнал Оганесян на «девятке» и тут же выключил левый поворот, которым он обозначил маневр обгона. Если бы Норик хотя бы в течение десяти-пятнадцати секунд оставил указатель поворота включенным, для Яцека стало ясно, что за ними «хвост». А так все чисто.

Андрей решил немного подождать — от поста едва отъехали, но ускорил процесс сам Мигунов: все-таки общее беспокойство, копившееся в нем, приобрело наконец направленность. Его ни на минуту не покидало чувство, что Рожнов вел себя неестественно, и Мигунов только сейчас понял, где Михаил совершил оплошность. Да, он ошибся, когда этот молчаливый человек в зеленой майке появился в салоне его машины. «Представлять вас друг другу не имеет смысла», — сказал Рожнов. К чему эта фраза, если Иван исполнял роль обыкновенного водилы? Конечно, водителя можно представить, водители бывают разные: пропахшие топливом, аккуратные и не очень, с запахом дорого одеколона, в чистых костюмах и галстуках, на грузовых машинах и на иномарках… Да, облажался полковник, жаль, что Мигунов только сейчас обратил на это внимание. И молчащий самоуверенный пассажир внушил ему страх.

Ничего подозрительно не было в обычном маневре девятой модели «Жигулей», легковушка быстро заняла прежний ряд; и тут же, будто на выручку, от обочины подняла руку девушка, останавливая попутку.

Андрей словно предвидел действия водителя и отреагировал моментально, не давая Мигунову включить указатель поворота и придавить педаль тормоза.

— Вперед! — быстрым движением руки он выхватил пистолет и, не меняя положения тела, ткнул горячим глушителем в шею Мигунову. — Ехать, не снижая скорости, — скомандовал Андрей, — иначе будет больнее и не так скоро.

Яцкевич напряженно вглядывался в дорогу, определяя место: километрах в двух впереди, насколько хорошо он помнил, есть съезд на грунтовку, которая терялась из виду за лесопосадкой.

Мигунов тяжело сглотнул. Но пришел в себя довольно быстро.

Почувствовав его настроение, Яцек предупредил еще раз:

— Осторожно, приятель, не делай резких движений.

— «Осторожно» скажешь своему другу — когда встанешь в коленно-локтевую позу. — Иван качнул головой, ударяя ладонью по рулю. — Ну дурак!.. Попался как последний идиот! — Он рискнул повернуть голову и ожег Яцкевича ненавидящим взглядом. — Я узнал тебя. Это ты со своим приятелем пришил девочку.

Яцек хоть и был взведен подобно пружине, ответил в том же духе:

— Девочки меня не интересуют. А мой приятель в то время стоял позади меня. Я кричал ему: «Осторожней! Медленнее, малыш!»

— Давай, давай, — Мигунов уже не искал выхода к спасению, у него был единственный, пожалуй, шанс, резко ударить по тормозам, чтобы парня бросило к стеклу, а потом схватиться с ним. Или выскочить на встречную полосу, когда навстречу покажется грузовик. Тогда крышка обоим. Но ему все равно не жить, его достанут, и Курлычкин не поможет.

Иван еще раз глянул на Яцека.

— Это ты исполосовал девочку теркой, по твоей роже видно… Ну, чего молчишь?! Спроси, кто тебя подготовил к этому. Думаешь, твой Рожнов? Да он насчет меня распорядиться не смог как следует! Ему стоит держать не двух, а десяток наемников.

— Теркой, говоришь? — еще не веря, проговорил Андрей. Он не то что не верил, просто не успел сообразить, что к чему. — Нет, в тот раз я стоял позади и душил девочку. Скакалкой. Ты этот случай имеешь в виду? У меня таких много, сразу и не вспомнишь. Ну точно, вспомнил, таким образом мы разобрались с судьей.

— Точно, — словно передразнивая, бросил Мигунов. — Я неделю угрохал, следя за дауном, а ты… теперь вот собрался меня грохнуть.

— Ты что, друг, жалуешься, что ли? — спросил Андрей, а в голове метался всего один вопрос: «Кто? Кто-то… из наших?»

Андрей старался не сближаться ни с кем из команды, исключение составлял лишь Норик Оганесян, в нередких беседах Олег Шустов, намеренно стараясь подчеркнуть свою значимость, делал упор на простенькие разграничения в отряде типа: я начальник, ты дурак. До некоторой степени выходило это у него мягче, но смысл оставался прежним: если подчиненному дать свободы больше положенного, он начнет думать. Что ни говори, справедливое замечание, если учесть специфику отряда — его можно посчитать девизом; «один за всех…» — вызывал улыбку, особенно у Яцкевича, он не рисовался, когда поведал Белоногову: «Если однажды замочат кого-нибудь из команды, а меня спросят, где мой приятель, я отвечу, что его размазали по стене».

Ситуация оказалась совершенно неожиданной, Шустов несказанно удивился бы стройным выводам, молниеносно родившимся в голове подчиненного. Олег не держал подчиненных за дураков, все ограничения касались только работы: меньше думай, качественнее справишься с работой; порой видимые невооруженным взглядом огрехи в работе самого Рожнова впоследствии оказывались частью тщательно разработанного плана.

Почти сразу Яцкевич понял, что клиент напрямую связан с делом Валентины Ширяевой. Не потому, что тот в открытую заявил об этом, все дело в срочности заказа. А клиент «вспомнил» Яцкевича только по одной причине, объяснять которую нет никакого смысла. Он жил этой причиной, она сидела в нем так глубоко, что он отреагировал на пистолет соответствующим выкриком.

Пока Андрей мог предположить, что активизировавшаяся Ширяева могла вплотную подойти к исполнителям, которых отделял от заказчика именно этот человек, побелевшими пальцами вцепившийся в руль. Могло быть чуть посложнее, Яцкевич невольно сосредоточился на том, что волновало его больше всего.

«Так, Бельчонок отпадает, я отпадаю, кто остался? Шустов Олег? Вряд ли, у него самого ребенок есть, девочка. Кто остался?»