Николай Басов - Высший пилотаж киллера

Я очень любил свет больших фонарей на главных проспектах города. Он не слепит шофера, но он же делает мир каким-то странным, совершенно ненормальным. На месте городских властей я бы проверил этот свет по части криминогенности…

Когда я подрулил к знакомому подъезду, я с сожалением вспомнил, что не установил прошлый раз, где его окно. Это была очень серьезная оплошность. Но моя попытка исправить ее сейчас ни к чему не привела, я просто не мог вспомнить расположение квартир в доме такого типа и не смог припомнить даже, на эту или на другую сторону выходило окошко, около которого мы так славно прошлый раз разговаривали.

В лифте я достал «пушку» и снял ее с предохранителя. Это было скорее всего лишним, но может быть, и не очень. Потом дверь лифта открылась, коридор развернулся передо мной как путь к неминуемой погибели. Я проверил лестницы, все тихо, определенно никого поблизости не было.

Потом подошел к двери, чтобы позвонить, но вдруг стало ясно, что она открыта. Я прижался к ней, хотя было ясно, если что-то произошло, тут уже никого не осталось. Вдохнув через рот, чтобы было потише, несколько раз, я носком толкнул дверь и скользнул в прихожую. Тут было не так уж и тихо. Что-то скрипело, как скрипит терка, захватывая бревно перед его распилкой… Нет, это ассоциации с лесоповала. Мне хотелось все-таки найти Сэма.

Звуки шли с кухни. Я прижался к противоположной стене и выставил вперед руку с «пушкой»…

Самуил Абрамыч мирно жарил картошку на сале. Увидев направленный на него «ствол», он отшатнулся, схватился за майку грязной рукой с ножом, посадив еще пару пятен, и охнул.

Я хмыкнул от досады, убрал свой «ягуар», подошел к столу и сел.

– Вы уж извините, молодой человек, я забыл, вероятно, дверь запереть?..

– Да, – я попытался улыбнуться, – и я за вас почему-то струхнул.

– Ну, не знаю, стоит ли за меня волноваться. Я ведь живу на самой обочине жизни.

– Дверь все-таки следует запирать.

Он улыбнулся.

– М-да, я себе то же самое говорю. Но после смерти жены как-то частенько забываю такие пустяки делать.

– Это не пустяки.

Он улыбнулся еще шире, мой испуг за него каким-то образом поднял ему настроение.

– Картошку с салом хотите?

Я вспомнил замечательный обед, которым меня угостила сегодня Аркадия, и понял, что еще сыт.

– Нет, я просто приехал по вашему звонку. Что случилось?

Он дочистил последнюю картофелину, бросил нож в мойку, на груду очисток, на которые стекала тоненькая струйка белой воды, вытер руки, сел на табурет, на котором вчера сидел я.

– Собственно, приезжать не следовало. Я все мог сказать и по телефону.

Я потер лоб.

– Кстати, как получилось, что вы позвонили домой Аркадии?

– Я звонил по тому телефону, который мне дала Клава.

Так, это было понятно. Я не оставил ему свой номер, но он узнал его через Прилипалу.

– И что же вы собирались мне сказать?

Он улыбнулся, показав не такие уж и хорошие зубы. Даже этот старый, потертый, грязноватый еврей, фотограф от бога, с его печалями и болями, выглядел, улыбаясь, настолько живописно, что ради одного этого стоило сюда приехать. Я не удержался и улыбнулся ему в ответ.

– Я вдруг вспомнил, что тех, кто давал деньги, с самого начала в Прилипале знал только один человек – наш Барчук. Вам нужно надавить на него.

– Вообще-то я это уже понял.

Он развел руками.

– Тогда вы зря приехали. Или… попытаться искупить свой грех вот этим?

Он встал, достал из холодильника бутылку водки, аккуратно налил себе рюмку и вопросительно посмотрел на меня. А я, вместо того, чтобы отказаться, заколебался. Это сослужило мне дурную службу. Он вдруг ядовито ощерился:

– Брезгуете стряпней старого еврея, так хоть рюмку водки выпейте.

– Я за рулем.

Но он был уже неумолим. Или мне это было действительно нужно?

– Выпейте, у вас, судя по всему, был горячий день.

И я махнул рукой, соглашаясь.

Сэм достал из сушилки еще одну рюмку и торжественно, как церковный елей, налил в нее водку едва ли не самого дешевого сорта, какую мне только доводилось в последнее время видеть. Мы выпили, он закусил куском сала, я просто отломил корку хлеба.

– А у вас так не бывает, что человек даже не знает, что он, собственно, знает? Может, и Запашная знает тех, кто стоит за Прилипалой, но не догадывается об этом?

Он очень хотел, чтобы я не зря приехал к нему. Но этот вариант я уже проходил, и мне осталось только покачать головой.

– Это называется бессознательное свидетельство и в нашей практике очень часто встречается, – пояснил я. – Но тут Клава бесполезна. Я проверял.

– В самом деле? – он встал, помешал картошку. – А вы уверены, что все проверили?

– Я водил ее в ресторан, чтобы разобраться, в частности, и с этим тоже. – Я поднялся. – Ну ладно, с вами все в порядке. Я отогрелся, пожалуй, поеду.

Он проводил меня до выходной двери и сказал на прощание с преувеличенным еврейским акцентом:

– Пр-риезжайте, хряпнем еще по рюмашке.

В том, что он хряпнет еще не одну рюмашку, когда вернется на кухню, я не сомневался.

– Обязательно запирайте дверь, – сказал я и ушел.

Внизу я вспомнил, что должен выяснить его окна. Когда я нашел их, они горели спокойным, ровным светом.

Я уже почти уснул, когда раздался звонок телефона.

Это был Шеф. У него был зверски усталый голос, и он все время чем-то скрипел – щетину чесал, что ли?

– Что-то наши особые сотрудники слишком рано спать ложатся.

– Полицейский должен быть свежим.

Шеф вздохнул.

– Слушай и запоминай хорошенько. Не знаю, в каком ты там состоянии, но ворошить мозгами придется этой ночью здорово.

– Ты хочешь, чтобы и другим не спалось?

– После твоего собеседования с Жалымником мы очень им заинтересовались. И приставили к нему «наружку». Только не ментов, а наших, классных спецов. Говорят, их меньше четверти наших же сотрудников определяет.

– Что они обнаружили?

– В твоем спортцентре на Беговой он обычно встречается с мордоворотом с татуировкой, которая определяет при первой ходке двести шестую статью.

Так, это значит, хулиганка. Довольно безобидная статья для моих обычных клиентов, но весь фокус в том, что эти ребята очень быстро переквалифицируются в рэкетиров, киллеров или плавно вливаются в серьезные бандгруппы. Это статья может привести любого, кто ее когда-то носил, к любому финалу.

– Знаешь, что касается этих уголовных татуировок, им не особенно можно верить. Один раз меня ориентировали на встречу с щипачом, а клиент оказался террористом, который тащил воз приключений с горбачевских времен.

Психологически карманники считаются едва ли самыми незлобивыми ребятами, у них по психопортретам даже есть какая-то тяга к беззлобному переживанию оскорблений, побоев, чужой ненависти, словно они себя все время за что-то наказывают. А мой террорист оказался еще тем гадом, трех человек гражданских на автобусной остановке положил, когда его менты брали. Правда, тут еще возникала проблема квалификации наших ментов.