Николай Басов - Высший пилотаж киллера

Я посмотрел, как очень близко от меня просвистело что-то длинное и темное, на скорости в полтора раза больше, чем разрешенная тут, и решил, что пора о деле.

– Я на Сухаревке. Еду себе по делу. Пока отпарковался.

– Понятно. – Шеф пошуршал какой-то бумагой, хотя, вероятно, все он решил заранее, все выучил и даже знал, как пойдет наш разговор. – Значит, так, я звоню по поводу парня, которого определили напарником к Жалымнику. Это Бестомный Семен Николаич, кличка Метеля, чалился только однажды и действительно по двести шестой, драка с тяжелыми для клиента последствиями. Сейчас регулярно качает железо в спортцентре на Беговой, так что ты был прав – когда описывал, что уделал на даче качка.

– Значит, уже решено, что на даче был он с Жалымником?

Тут Шеф очень смутился. Он еще очевиднее, чем я, понимал, что наше допущение ничем не подкреплено. Но обычно людей в деле проходит не очень много, даже когда разбирается банда средних размеров, роли и особенности каждого фигуранта настолько быстро уясняются, что можно делать далеко идущие предположения, хотя при этом, конечно, нечто глодало Шефову честную следовательскую душу.

– Нет, конечно. Просто тут до нас дотащилась еще одна экспертиза. Получается, что машина, которая стояла за дачей Ветлинской в первый день, когда ты на них налетел, может принадлежать Жалымнику.

– Нет, каков сукин сын! – не выдержал я. – Ведь все, наверное, сразу же понял, а играл девицу на выданье. И талантливо играл, я ему даже поверил.

Шеф хмыкнул:

– И долго верил?

– Вот до сего момента.

– А что теперь с ним будет?

– Посмотришь.

– Слушай, только не нужно очень усердствовать. Ты хоть и Терминатор, но не исключено, у них есть кое-какие проверки, и они нас вполне нормально просекают. И значение твоего Жалымника на суде будет очень серьезным.

– Шеф, – я кипел, поэтому решил, что пора ехать, – ты хоть из Конторы, но иногда говоришь как отпетый сыскарь. Последи за языком, все-таки на разборках у Основного это не поощряется.

Шеф хмуро поцокал языком.

– У меня, как у обычного служащего, несколько лиц. Это я с тобой так.

– Понятно, чтобы доходило быстрее. Кстати, «наружка» все еще за ним таскается?

– Нет, ты что считаешь, больше никаких дел не идет в Москве, только твое?

Он положил трубку.

Обычно грамотную «наружку» использовали против серьезных банд. Когда я узнал о сатанистах, я решил, что она мне уже как бы обеспечена, тем более что все эти дела с ненормальными сектами – было чем-то вроде фирменного блюда нашего разлюбезного отдела Внутренних Операций. Но вот, как выяснилось, ошибся.

Я развернулся и поехал на юг, чтобы поскорее попасть на Ленинградку и оттуда дальше, в Щукино и в Олимпийскую деревню. Машин на дороге собралось очень много, я едва тащился. Наверное, где-то впереди был неслабый затор. Но спешить не хотелось, Жалымник вставал позже, чем я, так что время у меня было.

А после всех этих рассуждений о «наружке» почему-то все время тянуло посмотреть в зеркальце заднего вида. Я и посматривал. И вдруг понял, что посматриваю-то не зря.

Конечно, в этих рядах разобраться было не очень просто, но определенно за мной увязалось то самое длинное и темное, что я уже видел. Спереди эта штука идентифицировалась как самая последняя, с максимумом наворотов вазовская модель. Но сделана под «Ситроен», хотя, конечно, до французского прототипа ей было как до Луны. Говорили, что сейчас их угоняли в Москве чаще, чем иномарки. Потому что очень уж они нравились мальчикам на Украине, всегда их можно сбыть без особых проблем.

Рассмотреть номер я и не пытался, нужно быть идиотом, чтобы разглядывать эти заляпанные многонедельной грязью, разъеденные зимней солью таблички, которые рассчитаны только на испанское солнышко и голландскую чистоту.

Я крутанул сразу перед Соколом, чтобы провериться, за мной увязался гаврик или нет. Вышел на Хорошевку, ведет она примерно в нужном мне направлении, так что я ничего не терял. Парень в накрученном «вазоне» не отставал. Тогда я разозлился.

На ближайшем светофоре я вышел из своей машины и пошел назад, чтобы хоть рожу сучонка рассмотреть да заодно и номера с близкого расстояния. Но он ждать не стал. Воспользовавшись, что встречный левый ряд был чист по причине того же светофора, крутанулся почти на месте и удрал. Догонять его мне не хотелось.

Я вернулся в теплый, уютный салон моей «волжанки», приоткрыл заслонки до предела, чтобы стало еще теплее, и поехал себе дальше. Но по дороге проверялся еще пару раз, и серьезно. Я не фраер, чтобы легко верить в то, что не бывает двойной слежки, когда первый лопух только на то и годится, чтобы его вычислили и хорошенько взгрели или оторвались от него без труда.

Но больше слежки не заметил.

Я ввалился в квартиру Жалымника, едва он открыл дверь. Была у него такая привычка, не пристегивать дверь цепочкой, когда открывал, очень она мне сейчас помогла. Когда он понял, что я уже захлопнул дверь за собой и стою перед ним, его лицо слегка дрогнуло:

– Какого?..

Больше он выговорить ничего не успел, я двинул ему апперкотом в челюсть, он отлетел к противоположной стене как мячик, отскочил от нее – и снова ко мне. Я опять ударил, на этот раз три раза в грудь, а потом еще раз, уже вдогонку, ногой в живот.

Он охнул и сел. По лицу его разлилась такая бледность, что мне было бы его даже жалко, если бы не Веточка, если бы не сатанисты, если бы не разрезанные трупы. Ему следовало знать – стоит мне завестись, я могу быть очень жестоким.

Я присел на тумбочку с телефоном, как только он попытался приподняться, саданул его носком своего зимнего сапога, но он был уже, как ни странно, к этому готов. Он взвился в воздух, как-то блокировавшись от моего ленивого удара, и бросился вперед головой.

Я поймал его локтями в мягкие нетренированные плечи, а когда он потерял динамику, обхватил за шею, чтобы он не вырвался, и врезал раз пять коленом в грудь. Последний удар пришелся, кажется, ему в нос, он залился кровью, как Петрушка клюквенным морсом, и повалился на пол уже по-серьезному.

Я снова присел на тумбу. Отдышавшись, снял куртку, повесил ее на вешалку. Поднял его за шиворот, придушил, конечно, второй рукой и повел, болтающегося, как тряпичная кукла, в спальню. Здесь никого не было.

Я швырнул его на неубранную постель, вытер его кровь со своих кулаков о простыню и сел в кресло, которое стояло сбоку от телевизора. Он наконец стал очухиваться.

– Ты… чего? – Голос у него был плачущий.

Я посмотрел на него пустыми глазами – замечено, что этой вот непроницаемости впечатлительные натуры, вроде моего собеседника, побаиваются больше всего.

– Ты думал, я буду, как мент, искать доказательства, вести протоколы? – разлепил я губы. – Я таких, как ты, мочил еще когда у меня и судимости-то не было, понял? – Он судорожно кивнул, потом потянулся куда-то под подушку.