Николай Басов - Высший пилотаж киллера

Я разозлился снова, уже в который раз. Он это почувствовал. Я процедил:

– Послушай, Костя, все может быть гораздо сложнее, чем ты тут мне выписываешь. Они могли дружить – Веточка и Клава, одна из них могла отступить, потому что считалась с чувствами подруги…

Я поднялся, прошелся по кабинету. Нужно было, кажется, попробовать еще раз.

– Костя, мне не кажется, что ты говоришь дело. Попробуй еще раз. Помимо личных, тут были какие-то другие отношения? Например, служебные или формально-приятельские?

– У Барчука с Клавой?

– И у него с Клавой, и у него с Веточкой?

Он посмотрел на меня, как на придурка. Может, я и в самом деле спрашивал о чем-то, чего не бывает на свете? Например, о дружбе начальника и подчиненной? Или я неправильно задал вопрос?

– Подумай, не могла Веточка – или Клава – узнать о Барчуке что-то такое, что поставило бы его в неприятное положение. Например, перед владельцами вашей конторы, о которых тебе, как ты говорил, ничего неизвестно.

Он наконец-то понял.

– А, так вы хотите узнать, не шантажировала ли Клавдия чем-то… Нет. Она из той породы исполнительных девушек, что на работе переступят через труп в кабинете шефа и даже не подумают, что на этом можно выторговать себе какие-нибудь привилегии. – Он хмыкнул, его развеселила придуманная им аналогия. Он подумал еще немного. – Вот в чувствах всяких или в игре типа любит-не-любит она действительно разбиралась. Но тут Барчука невозможно шантажировать, он не женат.

– А Веточка?

– Она не стала бы шантажировать, а приготовила бы материал…

Мы оба замерли, пораженные его словами. Причем мне показалось, он сам здорово испугался своей догадки. Вернее, испугался того, что эта догадка попала ко мне.

– Нет, я хотел сказать… – начал было он, но я не дал ему договорить.

– Значит, материал мог быть?

Он развел руками так энергично, что вода в тазу слегка плеснулась.

– Но ведь материала нет.

– Откуда ты знаешь?

Он серьезно и почти жестко посмотрел мне в глаза.

– Если бы он был, он бы давно уже всплыл. Да я бы сам, если бы он был, дал ему ход. Пусть даже для этого пришлось бы…

Он умолк.

– Ну, договаривай, – подбодрил его я. – Пусть даже для этого пришлось бы утопить Барчука – это ты хотел сказать?

Он не сделал ни одного жеста, подтверждающего мои слова, но и не отрицал ничего. Я внимательно посмотрел на него и понял, что на этот раз он говорил правду. Такой не остановится. Вот только было еще одно соображение…

– Да, – сказал я раздельно, – ты бы дал ход уже подготовленному материалу. Но для этого нужно не сидеть в тазу с кипятком, а бегать. Таз – это только для литераторов, как я слышал, а в твоей профессии полагается как-то иначе добывать результат.

Я почти час ходил по Прилипале, разговаривал с людьми, представляясь сотрудником особого подразделения секьюрити, что и давало мне возможность избежать нежелательных расспросов.

Но почти никто ничего не мог сказать ни о Клавдии, ни о том, как именно она исчезла в свой отпуск. Предположение, что ее отгулы странно совпали с отсутствием Барчука, вызывало кривые ухмылки, но в них было не больше информации, чем в рисунке обоев на стенах этого заведения.

Наконец мне это надоело, да и время поджимало. Мне еще следовало вернуться в дом Аркадии, вооружиться, выучить район предполагаемых боевых действий и успеть засесть в засаду до прибытия ментов, которые, вероятно, по своей очень крепкой традиции займут позиции за два часа до операции, то есть к десяти вечера.

Поэтому я просто прошел к секретарше, сел напротив, убедился, что все посетители, которые могли шататься по коридору, распихались по кабинетам, и сказал напрямик:

– Значит, так, вы – моя последняя надежда.

Девушка смотрела на меня с опаской. Но в ее глазах читалось и заметное любопытство, к тому же я ей нравился, она не чувствовала, что я был опасным, а значит, разговор у нас мог получиться.

– Разве бывает, чтобы секретарь исчез со своего места, а никто даже предположительно не знал, куда именно он подевался?

Она улыбнулась, совсем не к месту, и тряхнула кудряшками.

– Нет, конечно. Это невозможно, – ответила она. – У хорошего секретаря такая куча знакомых, что кто-то обязательно что-то знает.

– А если все происходит внезапно, в течение пары часов?

Она снова мотнула головой.

– Тогда знает подруга. Не бывает такого, чтобы подруга не знала всего.

Я подумал, достал записную книжку и накрутил номер телефона Клавдии. Когда в трубке раздался незнакомый голос, я мигом представил себе одинокую женскую фигуру, которая ждала Клавдию ровно в десять из ресторана в большом окне хрущевки на третьем этаже. И голос и фигура вполне совпадали.

– Здравствуйте, я с работы вашей дочери, – представился я. – У меня возникла чисто рабочая проблема, которую можно разрешить только с участием Клавы. Вы не скажете, когда она вернется?

– Она сказала, что путевка недельная, но если все будет хорошо, они еще прикупят пару дней. Так что раньше начала будущей недели я ее не жду.

– Вы сказали – они? Значит, она поехала не одна?

– Нет, там будет целая компания. У нее очень много друзей, и они часто выезжали в прошлом…

– А она не сказала, будет ли в этой компании Федя Бокарчук?

Голос в трубке стал суше.

– Послушайте, какое вам дело до того, кто будет в этой компании? Если это не относится к работе, то почему вы спрашиваете об этом?

– Бокарчук – шеф нашей конторы, мне хотелось знать… Ну, впрочем, это неважно. Еще один вопрос, она не оставила адрес, куда направлять ей какие-нибудь запросы, если они появятся?

– Девочка всего лишь секретарь. Какие могут быть запросы? Вы не могли бы пояснить?..

– Большое спасибо, извините за беспокойство, – я положил трубку.

Секретарша насмешливо смотрела на меня.

– Неужели вы думаете, матери кто-то рассказывает о том, куда и с кем она отправляется?

– Ну, – я попробовал оправдаться, – если любишь мать, если она подруга… Почему бы нет? Девушка снова тряхнула кудряшками, и мне показалось, что она специально повторяет это движение, подражая бамбуковой занавеске на входе в начальственную выгородку. Она тут придется к месту, решил я, хотя пока у нее шансов немного.

Я сунул записную книжку в карман, встал. Подошел к вешалке для посетителей, снял свою куртку.

Только время потерял и ничегошеньки не узнал.

Вдруг факс, стоящий на журнальном столике, ожил и стал, попискивая, выдавливать из себя рулончик бумаги. Но это было уже не мое дело. Я проверил, не сунул ли чего случайно в карман, и взглянул на секретаршу. Слова прощания застряли у меня в горле.

Вид девушки был страшен, она побледнела, и одновременно в расширенных зрачках читалось странное, совершенно безумное веселье. Но как ни была она испугана, она не забывала потряхивать своими кудряшками. Или это было что-то вроде заевшей пластинки, только беззвучной?