Александр Титов - Счастливый случай.

Телохранитель утвердительно кивнул и отошел на свое место, одновременно по телефону давая необходимые поручения. Седой же переключил свое внимание на бурливший жизнью муравейник стройки. В этом направлении его взгляд оставался достаточно долго, становясь с каждой минутой все злее и злее, а под конец, седой, видимо дав волю своим чувствам, вообще грязно выругался.

Так получилось, что одновременно с этим его ругательством, со скрипом открылась дверь туалета. Довольное лицо, вышедшего водителя, очень быстро приобрело озабоченный вид, а потом и вовсе стало паническим. Было видно, что не найдя свой самосвал на том месте, где его оставил, он жутко испугался. И только, когда подбежав поближе, пропажа все же была обнаружена, его внимания удосужились седой со своей компанией. Руки у компании снова были поднесены к пистолетам. Должно быть, только теперь ему стало понятно, что решение заехать сюда, было не совсем верное. Последовавший следом стремительный отъезд незваного гостя, помимо поднятого облака пыли, как ни странно, вернул седому его привычный вид добродушного весельчака-пенсионера. Последним проявлением неконтролируемых эмоций, стала сказанная сквозь зубы следующая фраза: «Вот именно с такой же непредсказуемости все это и началось… В этом и есть ваша сила, и было бы лучше, чтобы вы этого так никогда и не поняли…»

Когда пыль развеялась, уже полностью успокоившийся — по крайней мере внешне, — седой забрался в свою машину и, назвав водителю адрес, извлек из внутреннего кармана мятого светлого пиджака телефон. После того как долгие гудки вызова трижды сменялись беспристрастно вежливыми предложениями воспользоваться услугами автоответчика, седой с досадой отбросил телефон на соседнее сидение и уставился в окно. И если бы оно было прозрачным, то любой из тех, кто толкался в пробке неподалеку, смог бы рассмотреть усталого старого человека в глазах у которого, вопреки любым его стараниям, была отчетливо видна самая настоящая обреченность.

К тому моменту, когда входящий телефонный звонок прервал его невеселые раздумья и вернул к не на много более радостной действительности, прошло уже порядочно времени. Внимательно выслушав говорившего, сам он не проронил ни единого слова, а когда звонок завершился, каким-то неестественно спокойным голосом назвал водителю новый адрес назначения.

С уже начинавшего желтеть поля, расположенного поблизости, потревоженная выстрелом, взлетела стая ворон. Практически сразу же раздался второй выстрел. Птицы еще более отчаянно захлопали крыльями и принялись истошно каркать. Сначала мне показалось, что я умираю, а боль не чувствуется только из-за шока. Вообще-то, так обычно и бывает. Но мгновения сменялись одно за другим, а каких бы то ни было изменений в себе я не чувствовал, поэтому решился пошевелиться и осмотреться. И именно в тот самый момент, в моей яме-могиле появилось еще одно тело. Только мертвое. Это было тело одного из моих палачей, того который отличался садистскими наклонностями. В его руке все еще был зажат пистолет, в стволе которого находилась предназначенная для меня пуля.

Не дай Бог, кому бы то ни было пережить те же чувства, что мне пришлось испытать накануне, но радость столь невероятного избавления от смерти наполнила меня еще до выяснения причин его повлекших. И она была столь сильная, что я вначале даже не расслышал голоса, который обращался ко мне.

— Счастливчик! Ты живой?

Голос был батин.

Вслед за голосом показался сам батя и, кряхтя, выволок меня на землю. Не теряя времени даром, он сразу же принялся освобождать меня от пут. Когда с этим делом было покончено, я сел на траву, потирая запястья, и уставился на него, не вполне доверяя произошедшему.

— Живой. — констатировал он успокоенным голосом, осмотрев меня с ног до головы. — Слава Богу.

Убедившись в моей целости, он ненадолго отошел к неподвижным телам моих несостоявшихся палачей, чтобы порыться в их карманах и проверить возможное наличие признаков жизни. Последнего в них, видимо, не оказалось, потому что дополнительных выстрелов не последовало. Когда он опять вернулся ко мне, в его левой руке лежали пара бумажников и два телефона.

Все это время я молча и немного мрачно наблюдал за его действиями. Безудержная радость, целиком захватившая меня в минуту избавления, сменилась другими, более приземленными мыслями, центральную из которых занимало полное непонимание мотивов спасшего меня человека. За то, показавшееся мне бесконечно долгим, время, которое мне «посчастливилось» провести в камере, я пришел к неутешительному выводу, что единственным человеком, который мог сообщить о готовящейся поездке к тайнику, мог быть только батя. Дальнейшие мои приключения, казалось, только подтверждали это подозрение. А тут такой, мягко говоря, неожиданный поворот. Одним словом, я был в полном недоумении.

Батя достаточно хорошо меня знал, чтобы без особого труда определить общее направление моих мыслей. Поэтому он, не смотря на необходимость как можно быстрее удалиться с места, где совсем недавно слышались выстрелы, грузно опустился на траву рядом со мною.

— Включи голову! Разве я стал бы тебя сейчас спасать, если бы перед этим самолично сдал тебя?

— Так ведь больше ни кто не мог…

— Или на него просто на просто не пало ни чье подозрение.

Я поднял на батю глаза, после стремительно пришедшей в голову догадки.

— Вот именно! — со всей серьезностью, как-будто бы я назвал фамилию, утвердительно кивнул батя. — Вставай — хорош рассиживаться.

Мы одновременно поднялись и, более нигде не задерживаясь, направились к его машине, которую он предусмотрительно оставил на значительном удалении. К тому моменту, когда мы оказались у машины, бумажники были осмотрены и, так как в них не содержалось ничего интересного, оказались выброшены в ближайшие кусты. Телефоны, естественно, остались при нас. Так вот, когда мы, уже выбрались на нормальный асфальт, один из этих телефонов разразился порядком напугавшим нас обоих звонком. Без труда узнав во входящем лишенном имени номере, телефон Алекса, я не стал отвечать. Проигнорировали мы и два последующих звонка.

— Алекс. — ответил я на вопросительный взгляд бати.

— Что еще за Алекс? — переспросил он с не подделываемым интересом.

Я бросил на него долгий взгляд: Теперь мне стало стыдно за несправедливые подозрения. Нам срочно нужно было объясниться.

— Расскажи ка мне пожалуйста, чем ты занимался, пока меня не было.

— Собственно и рассказывать-то нечего. Когда на следующий день мне уже после обеда удалось дозвониться до генерала, я узнал о том, что вы попали в засаду. По его разговору, мне стало понятно, что из-за того, что ты один остался невредим, а флешек никто так и не увидел, все подозрение упало на тебя. Мне ничего не оставалось делать, как заняться поисками доказательств твоей невиновности. Во время их добывания, я и встретил твою Марину, естественно, считая ее одной из них. — он махнул головой в сторону оставленных нами на лесной полянке тел. — Когда ее ночью того же дня выкрали из моей квартиры, мнение мое, естественно поменялось. Все время пока я следил, куда ее вывозят, потом, пока искал подмогу, я не мог понять, каким же таким чудесным образом ее сумели обнаружить. Ответ на эту загадку она подсказала мне сама, заподозрив (как собственно и ты) в предательстве меня самого. Только генералу, кроме меня, было известно, где она находилась. Знал он о нашем местоположении и на этот раз — когда я договаривался с ним о новой встрече для Марины, он выведал у меня эту информацию. Пришедшее ко мне озарение, настолько сильно выбило меня из колеи — генерала-то я знаю по более, чем тебя, — что я даже толком и не понял того, чего она мне наговорила. Опомнился, только когда за ней захлопнулась дверь. И только тогда до меня дошло, что она считает во всем виноватым меня…