Валерий Примост - Приднестровский беспредел

Потом, когда обстрел немного ослабел, Миха сначала по-пластунски, а потом торопливыми перебежками устремился в сторону родного окопа. Он успел как раз вовремя, чтобы поучаствовать во встрече атакующих подразделений «скорпионов».

— Эти гады всегда так, — прохрипел кто-то рядом. — На понт берут… И засекают огневые точки… Суки…

Молодцы в камуфляжной форме, касках и бронежилетах, умело используя естественные прикрытия, быстро продвигались вверх по склону. Перебегая от дерева к дереву, переползая открытые участки, они стреляли с земли или на ходу и неумолимо приближались к окопам ополченцев. Вялый из-за недостатка боеприпасов огонь защитников не мог остановить их. Справа и слева, на флангах, появились для прикрытия темно-зеленые громады бэтээров.

Прижавшись к брустверу, Миха несколько секунд помедитировал для возвращения хладнокровия, потом очень тщательно прицелился в одну из пятнистых фигурок, мелькавших между деревьями, и плавно нажал на спуск. В кутерьме боя он не разглядел, попал ли. Но это было не важно. Главное — не потерять самообладания.

Михиного хладнокровия хватило ровным счетом на пару минут. Когда он увидел бешено мчащиеся к окопу бэтээры, его снова, как и накануне, захлестнула бешеная волна страха пополам с ненавистью. Он что-то орал и бестолково стрелял прямо, правее и левее, потом изо всех сил швырнул в сторону «скорпионов» гранату и заметался по окопу в поисках гранатомета.

И казалось, что уже все, все кончено, сейчас эти грохочущие смерти всей своей многотонной массой рухнут в окоп, а потом туда же хлынут гранитные убийцы без лиц…

В этот момент что-то изменилось. Миха не понял, что именно, только дышать стало легче. Словно мощный смерч, яростный, но какой-то свой, родной, просвистел над окопами в сторону румынов. В саду начали рваться снаряды, швыряя в воздух землю и камни, валя и калеча деревья. Миха оглянулся. «Боже, какое счастье!..» От шоссе, из Марьиной рощи, один за другим выдвигались бэтээры с буквами «ПМР» на броне. Чуть в стороне лупил прямой наводкой танк. И румыны, беспорядочно отстреливаясь, начали откатываться в глубину сада. Миха оперся на край окопа и облегченно перевел дух. Дело было сделано.

Но один румынский БТР не ушел. Его водитель — наземный кишиневский Талалихин — решил взять на таран выехавшую вперед гээмзэшку приднестровцев. Механик-водитель гээмзэшки, заметив атакующего противника, приподнял бульдозерную лопату своей машины и поддал газу. Пулемет БТРа молотил без передышки, но крупнокалиберные пули не могли пробить толстой лопаты. Два бронированных ящика, шедшие лоб в лоб, столкнулись с оглушительным скрежетом. Они бодались, как исполинские динозавры. Гээмзэшка упрямо как баран продолжала ползти вперед, и морда БТРа задралась вверх. Буксировочные крюки румынской машины лязгнули об железо и намертво зацепились за лопату гээмзэшки. Тогда минный заградитель начал сдавать назад, волоча БТР за собой. Отчаявшись сдернуть бронетранспортер с лопаты, румыны выскочили из люков и драпанули в сторону своих окопов. Но спасся, кажется, только один.

Потом орудия смолкли, и только то там, то здесь сухими бамбуковыми палочками стучали автоматы. Вскоре замолчали и они. И тогда, присев на матрас и закурив, Миха заметил скорчившегося под стенкой окопа Митяя. Парнишка выглядел отвратительно. Эти судорожно переплетенные пальцы, трясущиеся губы, черные от страха и пустоты глаза…

— Ч-чего вылупился, сука? — заикаясь, пробормотал Митяй. В его голосе была такая ненависть, что Миху передернуло.

— Ты че, браток? — мягко спросил он.

— Пош-шел на хер…

У кого еще может быть столько злобы на весь мир, сколько есть ее у уличенного в трусости солдата?

Миха отлично понял это и торопливо отвернулся.

Во второй половине дня, пользуясь установившимся на позициях затишьем, Серега Магар, гранатометчик, решил съездить в гости к дядьке, в село Дойбаны.

— Послушай, Митяй, — кривил он в улыбке дородное щекастое лицо, — не пурши, поедем. Дядька винища выставит — оттянемся чуть-чуть. Да вот и братка возьмем, — подмигнул он Михе, — а то парень нездешний, на отдых и податься некуда. А, Митяй?

Отпросились у Димы, взяли с собой еще одного молодца, в миру тракториста, выгнали из Марьиной рощи трактор с прицепом и поехали. Магар — рядом с водителем, чтобы показывать дорогу. Миха с Митяем — в прицепе.

Мимо опять плыли одно за другим ореховые деревья, за ними виднелись еще голые поля. По шоссе нет-нет да и проносились мимо военные грузовики. Один из них, обшитый самодельной броней «Краз», совершенно поразил Михино воображение. Это был массивный неуклюжий короб из толстого листового железа, утыканный словно ежик колючками неразорвавшимися минометными выстрелами. Кабина тоже была в броне, со специальными жалюзи на стеклах, колеса прятались под «юбку» из толстой резины.

— Это у нас первый такой. «Аврора» называется, — равнодушно сказал Митяй, заметив, с каким интересом Миха провожает взглядом этот агрегат. — В кунге изнутри еще кирпич. А резина двойная. «Крупняк» — не берет.

А вообще, небыстрая тряская езда не располагала к философским размышлениям. Курить в условиях вибростенда тоже не хотелось. И Миха, старательно возвращая на место челюсть, отваливающуюся при каждом переключении передач, с нетерпением ожидал прибытия.

Наконец мимо неторопливо проплыл двуязычный дорожный указатель «Дойбаны. Дойбань», и трактор с натужным тарахтением вполз в село. Покружив по узким извилистым улицам, он чихнул раз, другой и, дернувшись, остановился перед коричневыми металлическими воротами. Не успели ополченцы спрыгнуть на землю, как калитка распахнулась, и наружу выскочил огромный усатый мужик в разползающейся на могучем пузе рубашке.

Он невнятно пробасил что-то очень доброжелательное, кровожадно обнял Магара, пожал руки остальным и потащил всех в дом. В каса-маре мгновенно была накрыта поляна, все сели. Потом к столу прибился непонятно откуда взявшийся сонм соседей, и первый десяток литров вина не прожил и четверти часа. «Имя им — легион,» — думал Миха, скромно примостившись на уголке со своим наполовину полным стаканом.

Гости пили и пили, с каждым стаканом начиная все больше интересоваться международным положением в целом и ситуацией на фронте в частности.

— Вот ты мне скажи, парень, — обнял Миху за шею сухощавый как маца и неприятный как мамалыга мужик, — ты откудова приехал?.. Скажи-скажи, не запирайся, я ведь без задней мысли, по-дружески… — и, не успел Миха открыть рот: — Нет, браток, ты только не обижайся, я ведь не хотел тебя обидеть… Мы просто сидим и пьем вместе, и поэтому я…

— С Украины, — коротко ответил Миха. Он терпеть не мог как сами застолья, так и бестолковые застольные базары.