Николай Иванов - Чеченский бумеранг

Дежурство после некоторого раздумья распределил так, чтобы Волонихин и Марина отстояли свое время до темноты. Еще приворкуются рядышком, согреются, положат головы друг другу на плечики и прикорнут в блаженстве. Дома отоспимся. Кажется, Иван рассчитывал как раз на обратное, хотел даже предложить свои услуги на самое томительное – предрассветное время, но потом обмяк, все же постеснявшись лишний раз вылезать со своей симпатией к Марине. Могло ведь сложиться и хуже, то есть дежурство порознь, поэтому лучше грызть семечки из кармана, нежели смотреть на орехи, висящие высоко на ветках.

Для влюбленных главное – уединение. И когда группа улеглась в лежбище, Дождевик поменял Марине винтовку на свой автомат, девушка и Иван с удовольствием взяли оружие наизготовку, сняли его с предохранителя. Готовы. Можете спокойно отдыхать. И нетерпеливо ушли в лес.

– Слушай, а ты можешь вспомнить, что делала пять лет назад? – сделал попытку остановить вопросом девушку доктор.

Полностью уловка не прошла, но Марина замедлила шаг:

– А зачем?

– Я ровно пять лет назад надумал жениться.

На этот раз Марина остановилась, ожидая продолжения.

И Волонихин торопливо завершил:

– Но никого не нашел.

– Пять… лет… назад… – принялась вспоминать девушка. – Я вообще-то служила в женской колонии, но вот пять лет назад выезжала на первенство Европы по пулевой стрельбе среди правоохранительных органов. Между прочим, заняла четвертое место.

– Жаль, что не первое. Чемпионов показывают по телевидению, я увидел бы репортаж и сказал: «Беру в жены эту безумно симпатичную спортсменку».

– Конечно, а не чемпионки вам не нужны! – Марина попыталась идти дальше, но Иван не позволил:

– Я только хотел сказать, что если бы тебя показали по телевидению, я увидел бы тебя гораздо раньше.

– Не надо, не надо, – выставила руку Марина, но сама же ею и провела по груди доктора. – А где сам-то хоть находился в это время, чем занимался?

– «Качал маятник» где-то в Азии.

– А что это ты так увлечен ласточками? Извини, я подсмотрела, как ты их рисовал. Думала, может, меня…

– Ласточки? – переспросил Волонихин. Он явно тянул время и подбирал ответ. – Мечта детства – сотворить памятник ласточке. Туманов, между прочим, неплохо рисует, обещался помочь.

Марина глянула и хитро, наклонив голову, – мол, не о пограничнике речь – вернула разговор обратно:

– Странное желание.

– Да нет, ничего странного, – улыбнулся доктор. Помолчал, вспоминая что-то или решаясь сказать правду. Победило второе. Он разжал объятия. – Просто… просто мне нравилась одно время женщина с такой фамилией – Ласточкина. – Осторожно посмотрел на Марину: обиделась? Но та покачала в задумчивости головой, принимая признание. Помечтала:

– Хорошо, когда мужчины так вспоминают своих женщин. Жаль, что у меня другая фамилия и… что я не выиграла первого места.

– У тебя прекрасная фамилия. Ласточка – она… она улетающая, – почувствовав грусть в голосе Марины, принялся успокаивать Иван. – Она – недоступная. А ты – земная. Тебя можно потрогать, прикоснуться, ощутить, обнять.

Марина подумала над сказанным, выискивая ступеньку, на которой оказалась в раскладе Волонихина. В какой-то степени согласилась с отведенным ей местом, хотя зависть к неизвестной Ласточкиной осталась. Всегда так: земным, тем, кто рядом – не ставят памятников и не сочиняют поэм. Но кто знает, что лучше…

– Только давай без обид, ладно? – попросил совсем по-детски Волонихин.

– Все это жизнь, Ваня, – успокоила его Марина. – Что ж я, не понимаю? И тогда текла жизнь, и сейчас, – она погладила автомат, стволом вынюхивающий землю.

Тот благодарно прильнул к мягкому боку хозяйки, замер.

– Я тоже так хочу, – кивнул на оружие Волонихин.

Сопротивлялась Марина слабо, и он обнял девушку. Автоматы соскочили с их плеч и ревниво ударили по ногам: забыли, мол, за любовью самых преданных и верных друзей.

– Я хо-чу к те-бе, – добравшись сквозь локоны к ушку, прошептал доктор.

– На посту не разрешается, – так же на ушко ответила Марина. – Вы что, не знаете Устава гарнизонной и караульной служб?

– Ой, что-то ведь помню. Кажется, так: «Услышав лай караульной собаки, немедленно доложить дежурному по караулам». Но у нас, между прочим, ни собак, ни начальника караула. Так что…

– Нельзя, – повторила она. – Давай вернемся, а потом, если захочешь, обдумаем наши отношения.

– А здесь у нас не отношения? Мы сейчас что, роботы? Не человеки?

– Мы сейчас на посту. Ребята спят, надеясь, что мы их охраняем, – она поправила куртку. Увидев, что Иван опустил руки, подмигнула: – Давай хотя бы обойдем вокруг.

– А потом? – с надеждой посмотрел Волонихин.

– А потом… – Марина сама прильнула к нему, замерла на груди. – Я несколько раз уже пожалела, что согласилась лететь. Но мы оказались вместе, и я забываю о своих сомнениях. Знаешь, – торопливо остановила она Ивана, который подался к ней. – Знаешь, чего только боюсь? Убить человека. Даже боевика. Как бы я не хотела этого делать! Всю жизнь занималась стрельбой, но представить, что мишенями станут люди…

– Авось все обойдется. Заремба у нас спец. А что здесь у тебя? Погоди-ка, что за жук? – Иван испуганно-дурашливо наклонился к девушке и принялся торопливо расстегивать пуговицы на куртке. Марина, веря и не веря в сказанное, стала брезгливо отряхивать «пятнашку» и одновременно отбиваться от рук Ивана.

Потом вдруг насторожилась:

– Тихо!

Не только Иван, и лес замер, послушавшись просьбы.

– Показалось, кто-то прошел.

– Показалось. Так куда у нас уполз жук?

…«Показалось», – мысленно успокоил их и Семен Дождевик, беззвучно отступая в лес. Когда он, проворочавшись в лежбище, встал и взял снайперскую винтовку Марины, Заремба разрешительно кивнул: подстрахуй, ежели не спится.

Подстраховал. Не хотел натыкаться на парочку, но в то же время забеспокоился: если он смог неслышно ходить вокруг лагеря, то почему на это не способен противник?

Про отношения Марины и Ивана думать не хотелось – все взрослые люди. А что ему самому нравится девушка – так то блажь. Он перетерпит, не впервой. Не впервой и кого-то прикрывать.

– Не спится. Я пока похожу, посмотрю, – соврал Зарембе, когда пришел поменять винтовку на автомат.

Подполковник, приученный дорожить каждой минутой отдыха, молча прикрыл глаза – смотри сам.

Как тяжело глядеть со стороны на амурные похождения того, кто тебе нравится, – это Семен помнил еще по курсантским временам и особенно во время восхождения на двухтысячник советских Карпат – Говерлу.

В команде курсантов их училища числилась и преподаватель русского языка Ирина, сама сиявшая неприступной вершиной. Из-за нее и полез мять горные бока и бить ноги он, без двух минут лейтенант Семен Дождевик. Этой малости до офицерского чина так ему и не хватило. Именно у подножия Говерлы в ночь перед началом восхождения заместитель начальника училища, сам положивший глаз на преподавателя, принялся считать курсантов. Чисто дисбатовская привычка, тем более что полковник прибыл в училище, откомандовав дисбатом несколько лет и выведя его чуть ли не в отличные.