Александр Бушков - Охота на пиранью

Они выбрались в прохладную ночь, двинулись к дому, на цыпочках поднялись по лестнице. Постояли у двери – полная тишина.

Крест вставил ключ в замок, бесшумно повернул его двумя пальцами – Мазур стоял боком, подняв пистолет, готовый прикрыть, – одним пальцем толкнул дверь, и она тихо открылась на хорошо смазанных петлях. В прихожей горит свет, полная тишина. По всей квартире горит свет, видно, что в двух ближних комнатах никого нет.

– Порядок, – облегченно вздохнул Крест, прошел в кухню и выключил свет. – Чего-то они в дальней... – замолчал, прислушался и покосился на Мазура с весьма странным выражением лица. – Ну, обормоты... Караульщики, называется...

Мазур направился в дальнюю комнату, еще ничего толком не понимая, но волчьим чутьем осознав недобрую странность происходящего.

Остановился на пороге. Под потолком горела яркая лампочка без абажура, и Мазур увидел на незастеленном диване два слившихся обнаженных тела.

Ольга знакомо закинула голову, вжимаясь затылком в сплетенные пальцы, закрыла глаза, рот в полуулыбке-полугримасе отрешенного наслаждения, голова дергается в такт толчкам мускулистого мужского тела, ноги оплели бедра Карабаса, приподнявшегося над ней на локтях, победно оскалившегося, с кривой ухмылкой смотревшего ей в лицо и выдыхавшего с каждым толчком:

– Ну, хорошо тебе? Хорошо, блядешка?

Мазуру показалось, что ноги приросли к земле еще и оттого, что она не кричала, не рвалась, что взгляд, как нерассуждающий фотоаппарат, зафиксировал на стуле аккуратно повешенное платье... Невыносимо медленно опускал руку к карману, а в уши колокольным звоном били хриплые выдохи:

– Хорошо? Все одинаковые, как блудень загонишь... Ну, еще раз кончать будешь? Ты кто, ну-ка?

И знакомо задохнувшийся страстью голос Ольги:

– Я твоя блядь... Глубже... О, какой ты...

За спиной с непонятной интонацией вздохнул Крест. Мазур наконец вырвал из кармана пистолет, рыкнув что-то неразборчивое, и двое на диване наконец его увидели.

Карабас слетел с дивана, словно отброшенный невидимым, неслышным взрывом, его достоинство моментально увяло и съежилось. Выставил руку вперед, словно рассчитывал ладонью защититься от пули, вжимаясь в угол, заорал:

– Не надо! Убери! Бля буду, сама дала! Я ей шутку с намеком, без капли мата, а она безо всяких давай плавки снимать...

Пожалуй, Мазур и выстрелил бы, будь Карабас одетым. Но на совершенно голого как-то не поднялась рука, а в следующий миг Крест ловко ударил его по руке, снизу, по косточке, и пальцы сами собой разжались, ТТ выпал.

Ольга спокойно встала, с блуждающей на лице улыбкой подошла к стулу, накинула платье на голое тело и направилась прочь из комнаты, мимоходом бросив Мазуру со спокойным лицом:

– Оставь ты его в покое, он правду говорит...

Слышно было, как хлопнула дверь крохотной ванной, зашумела газовая колонка. Мазур стоял посреди комнаты, как оплеванный. Карабас робко сделал шаг к одежде на стуле, видя, что его не трогают, схватил трусы, принялся напяливать.

– Это бывает, – спокойно сказал Крест Мазуру. – Бабы временами взбрыкивают. Пренебреги. Морду ей бить некогда и сопли распускать тоже. Давай живенько пальчики затирать... И ты тоже шевелись, стебарь-перехватчик, тряпку в зубы – и пошел...

В дверях появилась Надя, цепким взглядом окинула комнату.

– Что у вас тут?

– Машину заперла? – спросил Крест.

– Конечно. Что тут такое?

– Да ерунда. Ацетон неси.

Она вышла, оглядываясь и с сомнением покачивая головой. Одевшийся Карабас, сторонясь Мазура, шмыгнул в дверь.

– Полковник, кончай шлагбаум изображать, – сказал Крест хмуро и деловито. – Говорю, некогда... Все равно этот друг не жилец, так что не бери в голову... – Он взял у вошедшей Нади бутылку, сунул Мазуру остро пахнущую тряпку. – Шевелись, протри тут все на совесть, для себя стараешься... – Отлил ацетона в первый попавшийся стакан, поставил на пол и вышел.

Мазур, оглядевшись, механически принялся протирать все поверхности, где только могли остаться отпечатки пальцев, он трудился, как робот, больше всего боясь, что начнет думать, но в голове царила совершеннейшая пустота.

Вошла Ольга, подкрашенная, пахнущая мылом и духами, высоко подняв подол, надела трусики, уселась на диван и принялась натягивать колготки. Мазур трудился, не глядя на нее. Она в конце концов не выдержала, подошла вплотную, гордо вскинув голову, усмехаясь, посмотрела ему в лицо:

– Ну вмажь.

– Пошла ты... – процедил он.

– Побрезговал вчера? Вот и получай законченную блядь... – и с вызовом, вся напрягшись, как молоденькая сильная лошадка, бросила: – А я у него еще и за щеку брала...

Он медленно разжал кулаки и принудил себя совершенно спокойно произнести:

– Ну и как, вкусно было?

Она взмахнула ресницами и словно бы сломалась вмиг – отведя глаза, отступила, упала на диван и заплакала, самозабвенно, взахлеб, вздрагивая всем телом. Не глядя на нее больше, Мазур старательно работал тряпкой, временами подливая на нее ацетона. Добравшись до дивана, бесцеремонно поднял Ольгу:

– Выйди в прихожую и ничего руками не трогай. Ну, живо...

Сердце разрывалось меж любовью к ней и лютой ненавистью, и он яростно водил тряпкой по дивану, словно стирал невидимые следы происшедшего, а заодно и вполне доступные глазу. Лаковые прозрачные перчатки показались тяжелыми, жестяными. Он знал, что сам во всем виноват, но принять это оказалось выше сил – привык никогда не быть виноватым, убивать и побеждать, а если и отступать, то по четкому приказу... Вяло подумал, что сейчас самое время получить пулю в спину, но на душе было так черно, что даже отточенные рефлексы не действовали, и впервые идеальная боевая машина неведомо для окружающих осталась беззащитной...

– Ну, хватит, – послышался за спиной голос Креста. – А то ты так стену до дыр протрешь... – Подошел вплотную и, показав за спину большим пальцем, прошептал: – Кто? Монетку кинем или так решим?

– Я, – сказал Мазур без выражения.

– Пошли... Бабы на кухне, сумку собирают...

На ходу Мазур нащупал под полой рубчатую рукоятку. Карабас, старательно вытиравший руки носовым платком, заулыбался чуть искательно:

– Все, ни пятнышка... Нет, ты на меня зла не держи... Она ж сама...

Взгляд у него еще успел полыхнуть ужасом – но пистолет уже сухо тявкнул, Карабас, на миг замерев, стал медленно-медленно клониться вперед, словно статуя на знаменитом полотне Брюллова. Казалось, это никогда не кончится, и Мазур вновь ощутил слепой ужас при мысли, что ему стало н р а в и т ь с я убивать. Если бы автомат Калашникова мог сойти с ума, он, ручаться можно, ощущал бы нечто в точности подобное...

...«Мерседес» плыл по спящему городку, словно акула над морским дном, с тупой неотвратимостью хищника, почти бесшумно, плавно. То ли из лихачества, то ли из холодного расчета Крест проехал по той улочке, но все оставалось по-прежнему, разве что кое-где в окнах зыбко колыхались огоньки свеч, а возле ворот, почти уткнувшись радиатором в калитку, стоял темный «уазик». Машина повернула налево, и вскоре под колесами появился асфальт.