Александр Бушков - Пиранья. Алмазный спецназ

Она взмыла из кресла, отступила на три шага, на середину большой пустоватой комнаты, сузив глаза, усмехнулась не без вызова:

– Попробовать хочешь, папик? Стакан поставь...

Все еще ухмыляясь во весь рот, Мазур отставил стакан на подоконник, к самой раме, лениво сделал два шага, готовый, конечно, к любым проявлениям щенячьего гонора, но все же благодушный и снисходительный...

Она метнулась так резво, что Мазур едва удержал девчонку в надлежащем темпе восприятия, проследил бросок стройной, загорелой ноги...

И едва не пропустил удар в ухо пяткой другой ноги – так ловко и молниеносно девка крутнулась, сделав опорной ту конечность, что вроде бы должна была ударить. Буквально в самый последний миг заслонился классическим блоком, поставил второй – и она его едва не проломила, азартно, коротко выдохнув.

Моментально стряхнув леность, Мазур сгруппировался. Анка наседала в великолепном каскаде уходов, ложных и настоящих атак, удары посыпались градом – причем, что характерно, н а с т о я щ и е, способные вмиг оглушить кого-то похлипче Мазура.

Он опомнился окончательно. Он умел оценивать такие вещи в краткие секунды. И должен был признать, что напоролся не на обычную верткую спортсменочку, а нечто посерьезнее... и опаснее. Его попытку нанести пару-тройку п р и м и т и в н ы х плюх Анка отразила без труда, а потом и парочку плюх посерьезнее. Так что Мазуру пришлось работать всерьез и выложиться по полной.

Они кружили по комнате почти бесшумно, время от времени обмениваясь молниеносными, уже в полную силу, ударами, пробуя друг на друге всевозможные финты, хитрушки и п о д с т у п ы, как выражаются поляки. Паршивка уже успела – пусть и один-единственный раз – чувствительно угодить Мазуру по ребрам справа. И он понял: если бы хотела, ударила бы всерьез, ломая означенные ребра к чертовой матери.

Следовало отнестись к ней со всей серьезностью. Т а к о г о он все же не ожидал, орешек попался крепкий, не один зуб хрустнет к чертям собачьим. Мазур, конечно, ничуточки не паниковал, с чего бы вдруг, но в глубине души вынужден был признать: противник ему, что редко случалось, попался вполне р а в н ы й. Будь это драчка всерьез, на убийство, шансы, признаемся наедине с собой, были пятьдесят на пятьдесят. Могло обернуться так, а могло и эдак... Он поймал себя на том, что готов самую чуточку, один разок п а н и к н у т ь, – а ведь такое с ним случалось единожды в жизни, темной ночью, на палубе того суденышка, когда вот так же наседала очаровательная чертовка Мэй Лань, и в мозгу у Мазура полыхнула вспышечка с о м н е н и я. Один черт ведает, чем могло кончиться, не поймай ее тогда Лаврик на мушку, не всади аккуратно автоматную очередь...

Нет на этом свете непобедимых суперменов. К тому же т о г д а Мазур был чуть ли не наполовину моложе, а сейчас против него были еще и годы. Ему далеко было не то что до дряхлости, до минутной слабости, но все равно, есть чисто технические причины: и связки-сухожилия не те, что в тридцать лет, и суставы малость поизносились, и опорно-двигательный аппарат не тот, что в тридцать, и все прочее... А на него азартно наседало юное создание, крепенькое, как огурчик, не имевшее за спиной чуть ли не тридцати лет адски трудной р а б о т ы, сжигавшей и организм, и нервные клетки, и ни разу не дырявленное пулями...

Он не паниковал, конечно, не чувствовал себя проигравшим, но ощущал, что вынужден выкладываться по полной, из кожи вон лез, на максимуме работал, – а вот девчонка, полное впечатление, еще имела в запасе кое-какие резервы...

Она внезапно остановилась, встала смирнехонько, опустив руки по швам, и Мазур в азарте едва успел затормозить, опустить занесенную руку. Констатировал с ноткой грусти, что дышит чаще и глубже, чем встарь, зато Анка вымотана значительно меньше.

– Ну что? – спросила она нормальным голосом, подойдя вплотную. – Следует ко мне серьезно относиться?

– Следует, – признал Мазур.

– Вот то-то.

Она не злорадствовала, не пыталась уязвить, а значит, была вдобавок достаточно умна. Действительно, ухо с ней следует держать востро, девочка сложнее, чем показалась сначала...

– Ну как, замотала я тебя?

– Да нет, – сказал Мазур, криво ухмыляясь. – До этого все же не дошло... Но я согласен: ты – серьезный человек, Пятница, точно. Придется тебя произвести в полноправные напарницы.

– Ах, как приятно слышать... – Анка, глядя ему в глаза, улыбалась уже не насмешливо, а как-то иначе. – Скрепим равноправные отношения, Робинзон?

– Это как?

Она одним движением скинула маечку, прижалась к нему всем телом, приятно пахнущим свежим девичьим потом и дорогими духами, обхватила за талию и промурлыкала на ухо:

– Трусики сам любишь снимать или как? Ладно, пошли... – и отступила, недвусмысленно таща его к постели.

Сопротивляться Мазур и не собирался, поскольку это было бы форменным идиотством, – нормальный мужик, когда его тянет в постель красивая девка, обряженная лишь в кружевные трусики, просто не может упираться и блеять что-то насчет моральных принципов. Голову рубите, не имеет права. В особенности если он – засланный казачок, пока что далекий от раскрытия тех тайн, которые его послали добыть...

В постели он столкнулся с совершенно другим созданием – ни тени напористости, никакого желания доминировать, девчонка откровенно пыталась угадать его желания и выполнять их самым качественным образом, так что Мазур переживал отнюдь не худшие минуты в своей жизни.

И оказался через часок совершенно вымотанным. Валялся на широченной и мягчайшей буржуйской постели, по-прежнему в дурацкой златой цепи, что кот ученый, а пленительное создание, прильнув к его плечу самым женственным образом, сообщило на ухо, мастерски смешивая нецензурные слова с романтическими, что он мужик хоть куда и давненько ее так хорошо не раскладывали.

Мазур, уже вернувший себе профессиональную ясность мышления, под ее затуманенным взглядом состроил исключительно глупую физиономию, полную мужской самонадеянности, типа «А то, крошка!». На деле он, в э т и х баталиях честно не полагавший себя суперменом, был уверен, что ему примитивно дурят башку. Чешут за ушком, как глупого пуделька. Чтобы распустил хвост, взлетел на седьмое небо, а значит, в чем-то крупно проиграл...

Он прекрасно помнил, что с Олесей она вела себя совершенно иначе – откровенно подавляла, держалась этаким наглым и самоуверенным мужиком. Это ей гораздо больше подходило, нежели талантливая попытка разыграть сейчас покорную мужчине слабенькую скромницу.

Ну что же, будем лицедействовать – и старательно притворяться, что не замечаем чужого лицедейства. Не в первый раз в жизни, не в десятый – и есть подозрения, что далеко не в последний, какие наши годы, если разобраться...