Александр Бушков - Пиранья. Бродячее сокровище

Наметанным глазом он издали высмотрел у железнодорожного переезда нечто очень знакомое – и, отпрянув из проема, встал так, прижавшись к стенке, чтобы его не заметили снаружи.

Зря старался. Никто не смотрел в сторону поезда, промчавшегося, не снижая скорости. Двадцатимиллиметровая автоматка трехосного бронетранспортера чилийского производства была развернута в противоположную от рельсов сторону, как и американский пулемет на треноге. И солдаты, толпившиеся там числом не менее взвода, стояли спинами к железнодорожному полотну...

«Очень мило, – сказал себе Мазур. – Как прикажете понимать? Натуральнейший блокпост...»

Вряд ли все это из-за его скромной персоны – не следует маяться манией величия. Теоретически рассуждая, можно, конечно, допустить, что поездная бригада заметила тогда бродяг, сыплющихся из поезда, словно спелые яблоки с ветки, и связалась по рации с ближайшей станцией...

Ну и что? Подумаешь, прыгают бродяги... Не тот случай, чтобы высылать к железке бронетранспортер и не менее взвода солдат, подкрепив их тяжелым пулеметом. И потом, они вовсе не смотрели на рельсы, и взглядом не удостоили товарняк.

Тогда? Без причины такого не бывает, это азбука. Какие-то противопартизанские мероприятия? Заслон расположился аккурат там, где железку пересекало широкое асфальтированное шоссе, явно рассчитанное на приличный поток машин... и, что характерно, шоссе было пустехоньким... Вот и гадай тут!

Город впереди. Точно, город!

Заскрежетали колеса – поезд ощутимо гасил скорость. Потянулись окраинные домишки, больше похожие на хижины, сляпанные из всего, что нашлось под рукой. Как, бишь, называются эти трущобы? Фавелы? Нет, фавелы – это в Бразилии. Трущобы, в общем.

А вот уже улицы поприличнее – пустые, ни машин, ни прохожих. Только однажды Мазур увидел на перекрестке живых людей – и это опять-таки солдаты, немаленькая кучка возле двух зверообразных армейских грузовиков. И совсем далеко, за скопищем острых черепичных крыш, тянется к небу косой, широкий столб черного дыма...

Здесь, точно, что-то происходило. Нечто такое, отчего следовало держаться подальше. Мазур собрал в уме все детали мозаики – отмененный пассажирский поезд, мирного полицая, вынужденного вдруг напялить каску и вооружиться винтарем, заставу на переезде, опустевшие улицы, дым над крышами – и лишь укрепился в этой версии. Пожалуй, и не следовало так спешить в эти места, но кто же знал, кто бы объяснил... Ч-черт!

Поезд остановился окончательно – возле каких-то угрюмых пакгаузов с высокими красными надписями непонятного содержания (будем надеяться, они не гласят, что в любого прохожего стреляют без предупреждения). И тут же к тепловозу подбежали несколько солдат в касках и оливково-зеленой форме. Одна группа скрылась из виду, перейдя на другую сторону, а другая, настороженно держа винтовки наперевес, двинулась в сторону Мазура – медленно, с оглядочкой. Один держал на поводке поджарую черную овчарку, старательно обнюхивающую вагон за вагоном.

Хреновенько. По его это душу или нет, но они определенно кого-то ищут. И чертова псина человека почует моментально, как ни воняет тут коровьим навозом – профессионально работает, зараза, хорошо обучена, издали видно...

Решение надо было принимать моментально, и Мазур его принял. Упрятав кольт в одежде в заранее подготовленном местечке, улучил момент, когда никто не смотрел в его сторону, подхватил рюкзак, спрыгнул на полотно и метнулся за угол пакгауза с проворством, сделавшим бы честь любому ягуару. Прижался к пыльной кирпичной стене, обратился в слух. Обошлось, кажется: ни топота ног, ни криков, ни единого звука, свойственного азартной погоне...

Тренированная память цепко держала все, что он видел, когда поезд приближался к станции. И не подвела – Мазур нырнул в заранее присмотренный проход меж двумя складскими зданиями, почти не плутая, выбежал к высокому бетонному забору. Прислушался. По ту сторону никаких особенных звуков не раздавалось.

Глубоко вздохнув, решился. Сноровисто перемахнул через забор, не потерпев ни малейшего ущерба от ржавой колючей проволоки в три ряда, натянутой поверху. Спрыгнул на ту сторону, оказавшись на тихой улочке. Дома здесь были покрыты толстенным слоем копоти, оставшейся, похоже, с тех времен, когда употреблялись главным образом дымящие паровозы. Огляделся и, увидев поблизости подходящий проулочек, быстрым шагом направился туда. Главное, не бежать сломя голову и не прятаться. В подобной непонятной ситуации и то и другое чревато... Шагать целеустремленно, оставаться на виду, чтобы не заподозрили черт-те в...

Чтоб тебя! Мазур с маху остановился, чуть приподняв руки, так, чтобы сразу было видно – никакого оружия при нем нет.

Солдаты, числом трое, таращились на него выжидательно-зло. Двое помоложе, третий постарше, на левом рукаве у него скопированные с американских сержантские шевроны, гораздо шире и авантажнее. Оливково-зеленая форма, стальные каски, испанские автоматические винтовки с примкнутыми штык-ножами, пластмассовые нарукавные эмблемы, тускло-желтые значки на воротниках... «Тоже мне, ребус, – подумал Мазур, замерев посреди улицы. – Горящая гренада на фоне скрещенных сабель, черное мачете на красно-зеленом фоне, треугольник с латинской «Р» на левом рукаве, желтая полоса на правом... Обычная пехота, не гвардия, хотя у них тут эти полки по старинке именуются «конногренадерскими». Обычная пехота. Не полевая жандармерия, не парашютисты, не рейнджеры из элитных антипартизанских батальонов... А ведь это, пожалуй что, к лучшему. Глядишь, и обойдется. Главное, не злить. У них тут определенно какая-то заварушка, зольдатики любой армии в таких вот случаях злы и раздражены, так что не следует чирикать о правах человека и писаных законах, а держаться тише воды, ниже травы...»

Оба молодых держали его на прицеле с теми же выжидательно-злыми гримасами. Сержант, служака, сразу видно, старый и опытный, взирал на Мазура чуточку иначе – явно пытаясь в темпе сообразить, как и положено отцу-командиру, что это за птица объявилась, чего от нее ждать и что с ней делать.

Мазур изобразил нечто вроде робкой улыбки, искренне надеясь, что производит благоприятное впечатление. Вообще-то ему ничего не стоило в три секунды отправить эту троицу на небеса – бросок влево, уход с линии огня, тот, что ближе всех, кладется одним ударом, секундой позже, прикрывшись им, как щитом, из его же винтовочки вмиг срезать остальных...

А вот дальше-то что? Когда решительно непонятно, в какие такие национальные забавы они тут играют? То-то и оно...

Сержант что-то рявкнул по-испански, с видом громовержца, привыкшего казнить и миловать всякую мелочь пузатую.