Александр Бушков - Под созвездием северных Крестов

– Абзац, короче, – выпрямившись, сказал опер. – Кто это?

– Понятия не имею, – сказал Карташ. – Впервые вижу.

– Он не сказал тебе ничего вроде: «Это тебя за кореша мого лепшего»?

– Ни хрена он не сказал.

Володя, наконец собравшись с мыслями, надумал бежать – не иначе, за подмогой. Но Алексей остановил его: возникла одна идея.

– Давай-ка пошепчемся, – сказал Алексей, силком отводя вертухая в сторону. – Я тебя еще ни о чем не просил за тот случай, помнишь? А вот теперь просьбочка образовалась. Народу же сейчас мало сидит, у вас же есть поблизости хоть одна незаселенная хата, а? Нам бы с товарищем киллером уединиться на полчасика. Не боись, в живых мы его оставим…

– Не, – обалдело замотал головой Володя. – Ты чего, тут же ЧП, куда я вас…

– Слышь, Володя… – сказал Алексей ровным голосом Горбуна-Джигарханяна и приблизил лицо почти вплотную к носу юнца. – Володенька! Ты чего, не догоняешь? Не надоело в прапорах-то ходить? Через десять минут ты доложишь на пост, или куда там надо доложить, что в очередной раз самолично предотвратил кровопролитие и смертоубийство, на этот раз среди контингента, действуя грамотно и в соответствии с инструкциями. Во второй, заметь, раз предотвратил! Понял? Десять минут. Дай нам десять минут!

Не сразу, но до прапора наконец дошло, и в его глазенках зажглись звездочки. Звездочки, как минимум, лейтенанта. Ну и нехай мечтает, вьюнош. Самое большее, на что он может рассчитывать, это повышение до старшего прапорщика, и то вряд ли. Скорее, уж повысят в должности, но уж никак не в звании…

…Звуки, которые раньше были обыденностью, сейчас отдавались в нервах: далекий грохот запертой за кем-то двери, чьи-то голоса наверху, грохот шагов по металлу ступеней. В любой момент кто-нибудь мог вывернуть из-за угла, и от этого было не по себе. Прапор провернул ключ в замке, открыл дверь («А ручки-то дрожат», – заметил Карташ, сам ощущая как колотится сердце и в кровь вливается адреналин.)

– А чего хата пустая? – мимоходом спросил у него Алексей.

– Так это… – губы Володи прыгали, как на морозе. – Тут трое сидит, одного в суд повезли, утром еще, другого куда-то на следственный эксперимент. Вот и… это… пришлось третьего перевести в другую камеру, пока те не вернутся.

Алексей приостановился, насторожившись:

– Зачем?

– Ну… одиночных-то камер нет… Запрещены одиночки-то… А этот один остался…

Они втащили внутрь, держа под мышки, обвисшего пленника.

– И поэтому парня тягают туда-сюда?

– Ну а как иначе.

– Сильно…

Вертухай торопливо запер за ними дверь. Камера, в отличие от «четыре-шесть-*», содержалась далеко не в идеальном состоянии, но озираться и разглядывать времени не было.

– Куда его? – быстро спросил Карташ.

Все же специалистом как по приведению подследственных в чувство, так и по выколачиванию у них признаний был в их спайке не он, а Эдик. Ему и банковать.

– На пол кладем, на спину, – распорядился Эдик. – Эх, жаль подручных средств маловато. Противогазик бы сюда – мигом бы распелся. Аттракцион «слоник», не слышал?

– Не-а…

Они опустили пленного на пол.

– А вроде с одним и тем же контингентом работали. О чем же они тогда тебе пели, как не о ментовском беспределе? Ну да ладно. Рассказываю. На морду лица надевается резиновый намордник со шлангом, но фильтрующая коробка снята. Ручки и ножки у подопечного, естественно, скручены, чтобы не мешал работать. Пережимаешь противогазный хобот рукой. Потом отпускаешь трубку, даешь подышать, снова пережимаешь. И так до полного признания вины… И хорошо бы еще туда, в хобот, аммиаку чуточку капнуть – вообще идеальное средство…

– А, это. Как же, как же… Только у нас это «газовая атака» называлась.

Разговор не мешал Эдику заниматься делом. Напевая под нос:

– он рванул на пленном рубашку на груди, распахнул. По полу защелкали отлетевшие пуговицы.

По всему торсу плененного синели кусочки вытатуированной колючки, паук посреди паутины, рука с кинжалом, оскалившийся то ли кот, то ли тигр… Эдик закатал ему рукав. На предплечье истекала слезами роза, опутанная колючей проволокой.

– Так, так, так, – удовлетворенно проговорил Эдик. – Сиделец со стажем, пусть и не впечатляющим. Повезло, что он разрисован – у нонешних это искусство из моды выходит… Ну, а нам работать проще. Знаешь, на что надавить. Эту хитропись читаешь?

– Самую малость, – соврал Карташ. Пусть опер почувствует себя на коне… – Общее и поверхностное. Глубоко не вникал.

– Эх, братья наши меньшие, – удрученно покачал головой Эдик. – Как же вы контактируете с контингентом, ума не приложу! Итак, что мы тут имеем… Малолетка и ходка на взросляк… Грабеж… «Злая киса» – отрицаловка. СЛОН… ну, это ежу понятно, понты обычные. Хм, наркомовской наколки не вижу, не балуется, что ли, наркотиками? Удивительно, в наше-то время по кичам, вроде бы, все поголовно употребляют… Или решил не вековечить сей факт… А вот эту фиговину ему определенно в Пармлаге накололи… Ясненько. К его годам и при таком бурном начале карьеры должен был еще как минимум разок сходить до сего дня. А в карьере образовалась пауза. И почему-то я сильно сомневаюсь, что он был во временной завязке… Сечешь, о чем это говорит?

– Удачно окопался при каком-то бизнесе с надежной «крышей», – предположил Карташ.

– Очень похоже.

– А не проще ли от самого узнать?

– Рекогонсцировочку провести никогда не мешает. И еще кой-чего не помешает.

Эдик огляделся, стряхнул с бельевой веревки дырявый полиэтиленовый пакет, ловко порвал его на полоски и, бормоча: «Простите, мужики, потом верну», – прихватил пленному ноги у лодыжек.

– А граблями пусть шевелит, это нам не повредит, если что – вмиг обломаю.

– Готово? Давай будить, что ли, – сказал Карташ. – Времени мало.

– Успеем. А еще лучше автомобильный аккумулятор, – задумчиво проговорил Эдик.

– Что? – не понял Карташ.

– Проводочки кинули бы от аккумулятора, замкнули на головке евонного «болта» – вот где исповедь полилась бы, как перед попом на причащении.

– Ты еще об «испанском сапоге» повздыхай. Коль на то пошло, берется спичка, вставляется в отверстие в том самом органе, о котором ты тут вспоминал, поджигается…

– Следы остаются, – сказал Эдик. – А в нашем деле приходилось думать о том, чтобы не оставлять на теле отметин, иначе от жалоб и заяв не отобьешься. Но сегодня можно не разводить осторожностей… Ладно, пора играть подъем.

Эдик умело, двумя пальцами сжал пленному нос, другой ладонью накрыл рот. Секунды три ничего не происходило. «Так и задушит ненароком», – с беспокойством подумал Карташ. Но тут пленный задергался, заерзал на полу, попытался оторвать от своего лица чужие руки. Эдик не сразу подарил ему возможность дышать, какое-то время еще подержал руки, хоть пленный и бился под ним, что твоя рыба на берегу. И, наконец, освободил.