Александр Бушков - Волчья стая

– Что-то вы, хороший мой, как раз и забрели в дебри фантазии, – громко фыркнул Борман. – Только и слышу про беспроигрышный план побега да про отмщение… Интересно, на чем такая уверенность основана? Мастера вы сказки складывать…

– Не подначивай, мент, не подначивай, – с кривой ухмылочкой отозвался Синий. – Подначка больно уж детская получается. Когда надо будет, изложу и план.

– Вы мне вот что растолкуйте! – вдруг взвился Браток, даже спрыгнул с низких нар. – Почему это всех с допроса волокут поуродованными, что толстяка, что этого, а этот вот, – он резко выкинул руку, тыча пальцем в Синего, – даже не поцарапанный?

– Ты на что намекаешь, придурок? – тихо, недобро осведомился Синий. – Смотри, за базар и ответить можно…

– Отвечу! Точно вам говорю, подозрительно! Лепит нам тут сказочки насчет побега, а сам раскололся, да еще целую философию под это дело подвел – у него, мол, задумки самые наполеоновские… Может, это и есть казачок засланный? Стучит себе помаленьку, уговаривает захоронки сдавать…

Э-эп! Подошва грубого ботинка впечаталась ему в физиономию, он устоял на ногах, но отлетел шага на три, поскольку не ожидал удара.

Синий мигом слетел с нар, отпрыгнул назад и, оскалясь, неуловимым движением выхватил нож. Рукав грубого лагерного бушлата задрался, открылась мастерская татуировка меж локтем и запястьем: скелет в длинном балахоне, стоящий в позе статуи Свободы, в одной руке у него коса, другой воздел над голым черепом окруженную сиянием денежку с крупной цифрой «1». Его полукругом окаймляла каллиграфическая надпись, являвшая собою пресловутую смесь французского с нижегородским: VITA EST KOPEJKA.

Браток шипел и фыркал, как разъяренный котище, но особо не рвался в бой, должно быть, справедливо предполагая для себя крупные неприятности. Синий, поводя вправо-влево ножом, скорее уж напоминавшим шило, презрительно бросил:

– Порву, как целку, щенок… Смотри за базаром…

– Хватит вам! – вклинился Визирь. – Если начнем собачиться меж собой, станет совсем хорошо, приятно и весело… Ты, молодой, извинись и сядь. И привыкай сначала думать, а потом нести ерунду. Ведь чушь полнейшая, – он обернулся к Синему. – Я так считаю не оттого, что вы мне лично симпатичны, а согласно строгой логике. Будь вы подсадной уткой, непременно стали бы вбивать нам идею, будто с о в с е м плохо станет только тем, кто станет запираться и скрытничать. А тому, кто сдаст все добровольно, последуют ошеломительные привилегии вплоть до полного освобождения. Что-то в этом роде стала бы нам внушать наседка. Меж тем наш битый жизнью друг пытается доказать как раз обратное: всем присутствующим все равно конец, выдадут они свои сокровища или же нет. Это-то меня и убеждает.

– Меня тоже, признаться, – хмуро поддержал Борман. – Хватит вам. Остыл, чадушко?

– А я что? Я-то ничего… – Браток попытался примирительно улыбнуться, но получилось плохо. – Просто нервишки до предела натянуты… Гадом буду, не хотел…

– Ладно, замяли, – сказал Синий, тем же неуловимым движением спрятав нож куда-то в недра бушлата. – Исключительно оттого, что колючка здесь не та, не совсем настоящая. За настоящей ты б у меня ответил по полной программе, духарик… Только смотри, это был последний раз…

– Нет, а в самом деле, – протянул Браток. – Что ты, в натуре, талдычишь про побег, а подробно не расскажешь? Сил моих больше нет на этих нарах чалиться…

– В свое время, – без улыбки пообещал Синий. – Распишу диспозицию, будь уверен.

– Думаешь, все же есть наседка? – негромко спросил Борман.

– Не похоже, – решительно сказал Синий. – Никак не похоже, я давно присматриваюсь, принюхиваюсь, прикидываю хрен к носу. И каждый раз получается, что наседки среди нас быть вроде бы не должно. Однако ж береженого Бог бережет, детка. Есть тузы, которые надо выкидывать в самый последний момент, и чтобы непременно из рукава… А вообще, давайте спать? К чему нам эти посиделки?

– Фаза! – вдруг вскрикнул Борман с таким видом, словно его прямо здесь, в грязном неподметенном бараке посетило что-то вроде божественного откровения. – Ну конечно, фаза…

– Догадался-таки, женераль? – хмыкнул Синий.

– Но ведь это – бабушка надвое сказала…

– А что делать?

– Делать и в самом деле нечего…

– То-то, – сказал Синий. – Выбора никакого… – Повернулся к Доценту. – Знобит?

– Знобит, – сказал тот. Его явственно трясло. – Даже странно – не болит почти, только холодно неимоверно…

– Бывает. Эй! Мерсюк в золотой оправе! Кинь-ка одеяльце. Ты и так лось здоровый, а человеку знобко…

Браток, к некоторому удивлению Вадима, уступил свое одеяло без малейшего ворчания – видимо, решил завязать с игрой в оппозицию. Не удовольствовавшись этим, Синий бесцеремонно сдернул одеяло с уже устроившегося на ночлег Красавчика, укутал Доцента, прошел к двери и погасил свет.

Вскоре настала тишина, нарушавшаяся лишь негромким похрапываньем Визиря. Вадим добросовестно пытался уснуть, но никак не получалось, балансировал меж явью и забытьем, на той неуловимой черте, где размываются ощущения, размывается действительность, перестаешь понимать, в каком ты мире и на котором свете. Как он ни сопротивлялся внутренне, сознание уже работало словно бы само по себе, отматывая ленту назад. Говорят, так случается с тонущими, с теми, кто сорвался со скалы. Фраза, ставшая банальной: «Перед ним в считанные секунды промелькнула вся его жизнь».

Насчет всей жизни – явное преувеличение. Перед глазами – или, говоря тем же высоким стилем, перед внутренним взором – прокручивалась не столь уж оригинальная история под нехитрым заголовком: «Как становятся преуспевающими бизнесменами». Обыкновенная биография в необыкновенное время, как говаривал красный параноик Аркадий Гайдар, лютовавший некогда в Шантарской губернии – правда, говаривал он это по другому поводу, но все равно, для заголовка ненаписанных мемуаров достигшего возраста Иисуса Христа удачливого бизнесмена весьма даже неплохо. Или для подзаголовка, скорее.

…Те, кто сейчас с оттенком презрительности (проистекающей, главным образом, из зависти) именовали его «генеральским отпрыском» – благодаря чему, мол, и вскарабкался на сияющие вершины – были не вполне правы. В первую очередь оттого, что «генеральским сынком» он стал далеко не сразу. На свет появился капитанским сынком, в первый класс пошел сынком майорским – а это, согласитесь, отнюдь не элита, тем более во глубине сибирских руд. Классе в четвертом он наконец понял и осознал, что родитель не просто служивый, а особист – но сибирский особист-майор середины семидесятых на элиту опять-таки не тянул. Жили получше, чем иные прочие, и только, и всего-то. Район был не пролетарский, у каждого имелась своя комната, в гараже наличествовала «копейка», еда с одеждой на пару порядков получше среднего уровня – вот, пожалуй, и все.