Александр Бушков - Волчья стая

Может, и в самом деле подумать над побегом? Того, кто решит по своей воле уйти отсюда, ждет немаленькая неустойка – но за успешный побег или захват заложников, соответственно, полагается возврат немаленькой части уплаченного за путевку. Беда только, охрана успела набраться опыта, службу несут столь же бдительно, как их исторические предшественники, н а с т о я щ и е черно-мундирники – болтают, добрая половина из них как раз и служила срочную в лагерной охране, а заместитель коменданта, это уже не болтовня, а доподлинная правда, как раз и переманен недавно из одной из шантарских колоний. Получает наверняка раз в несколько больше, чем на старом месте, а значит, будет выкладываться искренне. Даже Синий, человек, несомненно, постранствовавший по настоящим зонам, до сих пор не придумал плана успешного побега. А может, и не хочет ломать голову. Уж ему-то здесь чертовски нравится, для него т а к а я зона – санаторий, откровенно кайфует. Легко сообразить, почему здесь оказался мазохист Красавчик. Легко, в общем, понять, что тут делает Мдиванбеги-Визирь, бывший подпольный цеховик, а ныне почтенный коммерсант-производитель – годами в свое время ходил под перспективой реальной зоны, вот и сублимируется чуточку извращенным образом, иные его случайно вырвавшиеся реплики только так и можно истолковать. Пораскинув мозгами, поймешь, каким ветром сюда занесло оказавшегося ментом Бормана – вновь чуточку извращенное желание самому побывать там, куда годами загонял криминальный элемент, но при этом не потерять и волоска с головы. Столоначальник – то же самое, что с Визирем. Нетрудно понять и Эмиля: всю жизнь пыжился, изображая крутого мачо, из кожи вылез, чтобы в военкомате записали в десант, даже имя официально переменил семь лет назад (в честь любимого героя райновских романов), и теперь откровенно пытается придумать идеальный побег. Гораздо труднее с Доцентом – с одной стороны, интеллектуал, с другой – замешан в каких-то бизнесах, иначе не попал бы в сей недешевый санаторий. Но вот мотивы – темный лес, поди докопайся…

Он отхлебнул теплого чайку, лениво покосился в окно – те три балбеса все еще трудились, как проклятые, заделывая один из двух уличных туалетов в сплошной чехол из металлической сетки. Поблизости бдительно торчал Вилли с овчаркой на поводке – старается, зараза, следит, чтобы работяги не угодили в заложники, – черномундирных, надо полагать, еще круче учат и бьют рублем, что логично. Интересно, что новенького придумал герр комендант? Не сортир, а сущий сейф получается, на совесть работают, сразу видно, отнюдь не по-совдеповски…

Попытался представить, что сейчас делает обожаемая женушка, но это показалось скучным – выбор у нее небогат, точно так же валяется на нарах и хвастается перед товарками удачно сложившейся жизнью. Нечто вроде прошлогодней болтовни: когда в приступе ревности нанял частного сыскаря, тот установил «жучки», и пришлось добросовестно (деньги плачены, куда денешься) слушать, как Ника по три часа треплется с подружками, такими же игрушками. А вот любовничка не отыскалось, что искупало все труды вкупе с прослушиванием пленок…

Гораздо интереснее было попытаться угадать, есть ли сейчас в бараке-карцере любители «особых заказов». Вроде бы Браток видел, как туда кого-то привозили. В карцере, в противоположность рутине общего режима, работали с клиентами индивидуально. И мало что выходило наружу, но вряд ли кто-то из владельцев мог предугадать любившую поболтать Катеньку в качестве канала утечки… Кое-что интересное Катенька все же поведала – главным образом о мелких шантарских политиканах, которых поневоле знала в лицо. Почему-то последний месяц в карцер косяком шли как раз мелкие политиканы – со своими специфическими требованиями. Широко известная в узких кругах патологическая демократка Марина Лушкина, валькирия былых перестроенных митингов, уже в третий раз заказывала себе недельку в «сталинском застенке» – что фирма, получив предоплату, старательно выполняла. По рассказам Катеньки, все обстояло в лучшем виде – и тупые надзиратели в синих фуражках с малиновыми околышами, и зверь-бериевец, светивший валькирии в глаза настольной лампой, и заседание «тройки», каждый раз исправно влеплявшей «десять лет без права переписки», и даже инсценировка расстрела в сыром подвале с жутким клацаньем затворов и долгими воплями Марины: «Да здравствует демократия! Долой Сталина!» Из карцера Марина выходила просветленной и сияющей еще и оттого, что всю эту неделю ее исправно подвергали группенсексу палачи с малиновыми околышами, а зверь-бериевец примащивал прямо на своем столе, что опять-таки, как легко догадаться, было с соблюдением надлежащих норм эзопова языка заказано заранее и оплачено сполна.

Сиживал здесь и Андрюша Зубровский – толстощекий юнец, создавший в Шантарске страшную патриотическую партию аж из пяти человек (включая его супругу и престарелую бабушку). Стойкий патриот деньги на содержание своей партии зарабатывал, возя из Турции серебришко и кожаные куртки, пару раз в неделю читая студентам лекции по истории и пописывая в местных, особо непритязательных газетках. Накопив достаточную сумму, юноша явился в фирму «Экзотик-тур». Легко догадаться, что его желания опять-таки были довольно специфическими. Г-н Зубровский желал томиться в жидомасонских застенках под конвоем носатых и пейсатых сионистов, грозящих предать лютой смерти борца за светлые идеалы родины слонов. Фирма, оприходовав денежки, разумеется, предоставила и жидомасонов, и пейсы, и даже зеленые береты израильских солдат с настоящими эмблемами дивизий «Джерихо» и «Маккаби». К сожалению, юный национал-патриот смог наслаждаться жидомасонским застенком лишь двое суток – на большее не хватило денег, цены здесь были, откровенно говоря, рассчитаны не на политических придурков, а на серьезную публику, привыкшую, что замысловатые прихоти обходятся дорого… Осталось, правда, в точности неизвестным, заказывал ли молодой политик, чтобы тюремщики его еще и трахали. Злые языки уверяли, что все же заказывал, но полной ясности не имелось.

Зато достоверно было известно, что театральное действо обрело размах и эпичность, почти не уступавшие голливудской версии «Клеопатры», когда перед мирскими забавами не устоял и шантарский архиепископ Аполлоний, личность знаменитая и весьма своеобразная. Благо доходы позволяли. Неведомые хозяева местного филиала «Экзотик-тура» (посвященный народ давно уже знал, что здесь не более чем филиал, фирма раскинула щупальца в широкие просторы) привыкли ничему не удивляться, если имели дело со стопроцентной предоплатой. Облаченный в рубище и самые настоящие кандалы, Аполлоний сутки томился в яме с натуральнейшими пауками и белевшими в углу костями предшественника, а на другой день предстал перед инквизиторским трибуналом. Злокозненные иезуиты, вольготно рассевшись за уставленным скоромными яствами и питиями столом в компании полуголых гетер (Аполлоний в истории был слаб и искренне полагал, что гетеры – это попросту другое название латинских развратных монашек) битых три часа уговаривали пленника отказаться от святой православной веры ради латинского поганства, стращали орудиями пыток, представленными здесь во множестве, однако ничего не добились. Пленник красноречиво обличал католическую ересь (при этом безбожно путая таковую с учением Блаватской), грозил наперсникам разврата божьим судом, в неподдельном рвении гремя оковами и даже плюясь. В конце концов потерявшие терпение иезуиты приговорили неуступчивого узника к сожжению на костре. Куда и повели во главе многолюдной процессии, состоявшей из иезуитов в капюшонах с прорезями для глаз, гетер в дезабелье, стражников в кирасах и франкмасонов с циркулями (попавших на представление опять-таки из-за слабого знания Аполлонием истории предмета). Имелась весьма внушительная поленница вокруг основательного столба, к которому мученика приковали. Но до огня дело, разумеется, не дошло – нагрянула православная рать в кольчугах и шишаках и пастыря незамедлительно спасла.