Александр Бушков - Второе восстание Спартака

– А если проектировщики ошиблись? – огрызнулась Влада, тряхнув гривой вороных волос.

Комсомолец помолчал, раздумывая.

– Да это, пожалуй, единственное, что меня пугает, – наконец кивнул он нехотя. – Тогда все напрасно. Тогда мы строим красивый замок из песка, который обязательно рухнет, как его ни укрепляй и как ни подгоняй строителей... Что ж, будущее покажет. И все равно моя совесть останется чиста: я просто возвожу свой этаж – и не халтурю. Потому что если каждый не будет халтурить... Ты не в курсе, но поверь мне: очень много бывших возвращается из эмиграции на Родину. Зная, что их здесь могут... ну сама понимаешь. И тем не менее возвращаются. Не все же они сумасшедшие! Значит, есть в этой стране притягательная сила, зарыт в ней какой-то магнит...

– И все ж таки ты пиит, Комсомолец, – не выдержал, подал голос из прихожей Котляревский, глядя на соседа с нескрываемым удивлением. И это человек, которого он не первый год знает!

(Дело в том, что пару лет назад Комсомолец как-то на кухне признался Спартаку: «Черт, нужно было мне учиться на поэта. Почему я наедине с самым дорогим мне человеком на свете говорю не о луне, соловьях и „посмотри, как прекрасна ночь, любимая“, а ругаюсь о политике и доказываю очевидные вещи?!»)

Угораздило же парня...

– Спартак! – чуть ли не в полный голос взвизгнула сестрица Влада, моментально забыв о своем визави, прыгнула вперед и повисла у Котляревского на шее...

Все как всегда. Мгновенная смена настроений. Только что чуть ли не до драки диспутировала о социальном строе – а теперь, видите ли, рада по уши и все горести забыла...

Да, не повезло Комсомольцу с дамой сердца. Он любил Владу давно, искренне, глубоко... но, увы, безответно. И, как подозревала вся коммуналка, исключительно по причине идеологических разногласий.

Влада была на два старше Спартака, на год младше Комсомольца и при этом – полной противоположностью последнему. Чуточку экзальтированная, малость рефлексирующая, где-то страдающая, эдакая барышня Серебряного века... Хотя таковой себя отнюдь не считала. А считала она себя девушкой современной и – более того – намного современнее соседей по квартире, поскольку мыслила, как ей казалось, иначе . Она неудачно и ненадолго сходила замуж за какого-то хлыща-импотента из когорты непечатающихся писателей, от него не забеременела, зато забеременела идеями, которые, мягко говоря, шли вразрез с генеральной линией. Владка люто ненавидела совет-ский строй, однако не столько из каких-то определенных политических убеждений, сколько из чувства противоречия и чтобы помучиться. Хотя – была отнюдь не дурой, университет закончила, умела смотреть на вещи объективно... по крайней мере, если это не касалось политических размолвок с Комсомольцем. Некогда она преподавала язык в школе (Спартак нахватался по верхам немецкого именно благодаря сестре), но из-за неуемной критики Союза была уволена и теперь с трудом устроилась няней в детский сад.

Спасибо, хоть не арестовали.

Спартак вздохнул.

Вот ведь – получилось так, что любит его сестру человек, обитавший с ней на одной квартирной площади, однако же придерживающийся диаметрально противоположных взглядов. И только это обстоятельство мешало им сойтись...

Так-то. Вот такой клубок отношений запутался в скромной жизни простой питерской коммуналки. Герр Фрейд спятил бы, а мистер Шекспир просто обязан был бы повеситься от зависти.

Перепуганная мать, Марианна Феликсовна, выглянула из комнаты на крик Влады аккурат в тот момент, когда сестрица отлипла от Спартака и его заключил в медвежьи объятия Комсомолец. «Ну хоть кто-то рад моему возвращению...» – подумал Спартак. Он повесил шинель на вешалку и в окружении радостно гомонящих мамы и сестры двинулся к себе.

На пороге снял сапоги и сунул ноги в домашние тапочки, извлеченные суетящейся мамой из шкафа. Наскоро ополоснул лицо – мыться потом, потом. И только сейчас понял: он дома . Фронт остался во вчерашнем дне.

Но на душе отчего-то все равно было маятно. Из-за Наташки, что ли?..

Мама, конечно, всплакнула. Мама, конечно, тут же бросилась на кухню разогревать ужин, а потом побежала сообщать сонным соседям радостную новость: сын вернулся с войны, целый, живой, почти не раненный!.. А вот по пути к кухне Марианна Феликсовна нарочито небрежным и оттого неестественным движением подхватила с кровати некую одежку – серую в крупную клетку – и сунула в шкаф.

– Слушай, пока тебя не было, я в твою комнату переехала, ничего? – быстро сказала Влада, тоже заметив движение матери, но при этом старательно глядя в сторону. И добавила невпопад: – Давай я сейчас вещи перенесу обратно, тебе же, наверное, отдохнуть надо...

И, пряча глаза, скользнула в дверь за буфетом.

Спартак вымученно улыбнулся в пустоту комнаты. Э, ребята, все ж таки не все ладно в родной коммуналочке...

Оставшись один, он огляделся, тщетно ища в душе должные появиться спокойствие и умиротворение. Ну хотя бы умиление, вызванное самим фактом возвращения. Ничего. И – ничего, ровным счетом ничего не изменилось за время его отсутствия. Будто и не уезжал на увеселительную зимнюю прогулку в Финляндию. Вот только мать осунулась, похудела...

Да еще вот елка появилась, стоит себе у окна. Ну да, завтра ж Новый год, подумать только. Сороковой. Круглая дата... Куценькая, конечно, елочка, зато игрушек много. Елка , надо же, как только мать ее дотащила... А в остальном – все, как обычно. Накрытый скатертью с кружевной каймой дубовый стол посередине большой комнаты (в самом деле большой; мама называла ее – точнее, большую ее часть – на старинный манер: «залой»), тяжелые стулья вокруг, псевдохрустальная люстра под потолком (горели только две лампочки из четырнадцати), книжный шкаф (толстые книги с позолоченными, но потрепанными корешками), слева – сервант с неизменными слониками (за сервантом – дверь в комнату Спартака), массивный платяной шкаф справа... Платяной шкаф разделял комнату на две неравные части: собственно залу и закуток Влады. Таким нехитрым манером две комнаты были превращены в три – когда родился Спартак. На семейном совете решили, что со временем, когда парень подрастет и если Владка замуж не выскочит и жилплощадь не сократят, вторая комната достанется ему. Так и случилось – подрос, не выскочила, не сократили. Так что теперь Спартак являлся обладателем форменного сокровища: отдельной, собственной, личной комнаты...

Владка наконец вышла из его комнаты, а там и мать появилась – с кастрюлей вареной картошки, достала квашеную капустку, огурцы, и Спартак вдруг понял, что проголодался. Даже не столько проголодался, сколько соскучился по нормальной, домашней пище... Однако первый кусок в горло не полез: мама, чуть поколебавшись, выставила на стол плюс ко всему и графинчик с водкой. Ополовиненный.