Илья Деревянко - Обелиск для фуфлыжника

– Когда Философ скажет свои прощальные «пару слов», попрошу отдать пидора мне живым, – вслух мечтал он. – Труп-то сжигать придется. Недаром с мужиками из крематория договорились. Им велено заранее печку вычистить, дабы козлиный прах ни с чьим чужим не смешался, пепел собрать и в коробку, да передать Философу лично в руки... Кириллыч пепел получит, как уговорено, но козла я в печку живьем запихну. Вот смеху-то будет!

Могильщики одобрительно посмеивались. Так прошел день.

Около семи вечера Фока заметил подкатившую к дому милицейскую машину, из которой выбрались пять бугаев в форме и прямиком направились в елкинский подъезд.

– Руоповская крыша! – догадался Семеныч. – Михайлов, помнится, говорил, что козел под мусорским крылышком прячется. Не беда. Обождем. Надеюсь, они там ночевать не останутся!

– С какой стороны посмотреть. Пидор все-таки! Может, он с ними задницей расплачивается! – сально сострил Федька Рябой.

Глуповатый Кузя громко загоготал.

– Тише! – свирепо прошипел Семеныч. – Не шуми! И вы, остальные, языки прикусите! Не к чему нам высвечиваться.

В «Газели» установилась кладбищенская тишина...

– Ну давай, выкладывай, зачем звал? – подбадривал Сергея Игнатьевича Касаткин. – Чего молчишь? Или при виде дорогих гостей от радости дара речи лишился?

Елкин с трудом поднялся на ноги. В глазах двоилось. Два абсолютно одинаковых подполковника мерзко ухмылялись, развалившись в креслах. Он дотронулся до лица – липкая кровяная маска. Коммерсант хлюпнул сломанным, сочащимся кровью носом.

– Слава, принеси мокрую тряпку. Пусть хайло почистит, а то смотреть противно, – велел Кобелеву Вениамин Михайлович. Тот ушел в ванную. Послышался шум льющейся из крана воды.

Взгляд Елкина наконец сфокусировался. Подполковники-близнецы слились в единое целое. Вернувшийся лейтенант протянул Сергею Игнатьевичу пропитанное водой белое махровое полотенце.

– Держи, придурок!

Елкин осторожно отер лицо. Полотенце сразу сделалось красным.

– Так зачем позвал? – нетерпеливо повторил Касаткин.

«Мусора поганые! – подумал коммерсант. – Ничуть не лучше бандитов. На хрена вот избили? Вероятно, страху решили нагнать. Менты обожают, чтоб их боялись, и постоянно самоутверждаются путем мордобоя. Су-у-ки! Ладно, пускай разберутся с бандой Антона, с жабой Иволгиным, а потом, дайте срок, я сыщу на вас управу».

Сергей Игнатьевич начал подробно описывать свои недавние злоключения и разъяснять, что, с кем, каким образом и за какую плату нужно сделать.

Подполковник благожелательно кивал в такт рассказу, и Елкин уверовал: «Купился легавый. Заглотил наживку. Теперь никуда, падла, не денется».

– У тебя все? – хладнокровно осведомился Вениамин Михайлович, когда коммерсант замолчал.

– Да.

– Как стоишь, урод?! – вдруг загремел Касаткин.

– А-а-а?! – вытаращился огорошенный столь непредвиденным оборотом Сергей Игнатьевич.

– Я спрашиваю, как стоишь?! На колени, щенок! – Подполковник мигнул Кобелеву с Гавриловым, и те одновременно ударили Елкина сзади дубинками в подколенные сгибы. Коммерсант упал на четвереньки. Вениамин Михайлович уткнул ему в рот ствол «макарова».

– Значится так, – поигрывая пальцем на спусковом крючке, начал он. – Тебя, сердешного, в очередной раз ограбили, – губы подполковника сжались, побелели (вспомнил о «висяке» и утренней аудиенции у начальства). – Гм, допустим, – справившись с приступом ярости, продолжал Касаткин. – Грабанули уже не на двести тысяч рубликов, а на четыреста тысяч зелененьких. Ты предлагаешь нам найти злоумышленников, вытрясти обратно бабки, а в награду обещаешь десять тысяч долларов. Это будет... – Вениамин Михайлович наморщил лоб, деля и умножая в уме, – ...два целых пять десятых процента от суммы, – выдал результат он. – Издеваешься, блядюга?! – Ствол резко дернулся, расколов один из передних зубов. Елкин сдавленно застонал. – Половину, рожа торгашеская. Половину отдашь! – бешено крикнул руоповец. – Причем деньги вперед!

Заткнись, чмо! Я не закончил, – он треснул рукояткой пистолета по лбу пытавшегося возразить Сергея Игнатье-вича. – Идем далее. Не желая делиться с компаньоном, ты намереваешься заграбастать целиком имущество «Ажура» (запасы товаров, а также офис с оборудованием) общей стоимостью приблизительно семьсот тысяч долларов. Хорошо, сделаем за половину, то есть за триста пятьдесят тысяч. Итого пятьсот пятьдесят штук гринов. Ах да, чуть не забыл. Надобно свести в могилу Соболя со Снежком, причем второго медленно, мучительно... Два заказных убийства... О'кей. Заметано. За Соболя возьмем полтинник, за Снежка, ввиду специфики умерщвления, – сотню. Тысяч, разумеется, и понятно, не рублей. Всего, стало быть, получается семьсот штук баксов. Деньги на бочку. Немед-ленно!

– У меня их нет, – прошепелявил господин Елкин. Воздух, попадая в разбитый зуб, причинял острую боль.

– Как нет?! – в притворном смятении всплеснул руками подполковник. – Выходит, ты явился в супермаркет приобретать дорогостоящий товар с пустым кошельком? Нет, любезный! Так не годится!

– Надо сперва получить долги, а потом... – начал объяснять Сергей Игнатьевич, однако Касаткин не дал ему возможности высказаться. Положив пистолет на журнальный столик, он пружинисто вскочил и коленом снизу двинул коммерсанта в подбородок. Опрокинувшись навзничь, Елкин потерял сознание.

– Красиво вы его, шеф, – льстиво заметил капитан Дробижев. – Прямо как в кино!

– С барыгами иначе нельзя, – самодовольно улыбнулся Вениамин Михайлович. – Вечно норовят на шею усесться.

– Вы полагаете, у него есть семьсот тысяч? – вежливо усомнился лейтенант Кобелев.

– Найдет. Никуда не денется, – по-кошачьи фыркнул подполковник. – Гаденыш у нас в руках. А рыпнется – «при попытке к бегству», хе-хе-хе, – руоповец, разумеется, пошутил, но очнувшийся в этот момент Сергей Игнатьевич принял его слова за чистую монету.

Одуревшего от побоев «черного пояса» обуяла отчаянная решимость смертника, которому нечего терять. Он открыл глаза. Касаткин снова сидел в кресле, за спиной подполковника сгрудились ухмыляющиеся руоповцы, а совсем рядом, на журнальном столике, лежал заряженный «макаров». Бывший сэнсей, собрав волю в кулак, нарочито медленно встал на четвереньки, демонстративно охнул, вызвав у ментов взрыв издевательского хохота, и вдруг, молниеносно выбросив вперед правую руку, схватил пистолет.

«Бах... Бах... Бах... Бах... Бах!» – прогремели подряд пять метких выстрелов (во время службы в армии младший сержант Елкин считался одним из лучших стрелков роты). Первая пуля угодила в пах Касаткину, вторая в грудь Дробижеву, третья разнесла голову Кобелеву, четвертая разворотила живот Гаврилову. Легче всех отделался старший лейтенат Курбатов, получивший ранение в плечо, но он все равно отлетел к стене и снопом рухнул на пол, сраженный болевым шоком [62].