Илья Деревянко - Пресс-хата

Обстановка в пресс-хате разрядилась. Шамиль Удугов принялся деловито начинять анашой две выпотрошенные «беломорины», остальные подсели ближе к столу.

– Эй, Клюка! – приказал «шестерке» Крылов. – Покличь вертухаев. Пусть заберут жмурика...

Карцер

20 часов 20 минут

Крохотная камера-одиночка. Бетонные пол и стены «под шубу». К левой от входа стене пристегнута на замок единственная «мебель» – лежак, который откидывали только на ночь. Температура воздуха не превышала нуля градусов. В углах и на потолке виднелись следы инея. Посреди карцера сидел на корточках ладно скроенный широкоплечий мужчина двадцати восьми лет от роду – бывший капитан воздушно-десантных войск Константин Иванович Дерюгин, получивший в тюрьме прозвище Вояка. Прикрыв серые глаза, он дремал. Изо рта капитана при дыхании шел пар. Константину снился Афганистан, вернее – тот последний жестокий бой в августе 1986 года. Именно за него Дерюгина «наградили» пятнадцатилетним сроком лишения свободы (первые пять лет на тюремном режиме). Жара, духота, пылища, пороховая гарь. Высоко в небе белесое, нещадно палящее солнце. Под ногами пожухлая желтоватая трава. Вокруг – грохот разрывов мин и гранат, беспорядочная трескотня выстрелов, яростные вопли обороняющихся «Аллах акбар!», матерная брань атакующих. Отряд спецназа ВДВ под командованием капитана Дерюгина штурмовал небольшой, но довольно грамотно укрепленный кишлак, где засела банда душманов, сутками раньше обманом заманившая в ловушку и поголовно уничтожившая отделение саперов из расквартированного неподалеку полка (согласно приказу командования они помогали «мирному афганскому населению» – разминировали территорию). Кишлак располагался у подножия горы, а посреди него на верхушке мечети засели пулеметчики-моджахеды, уже успевшие уложить наповал двух русских солдат. Невзирая на строжайшее распоряжение начальства «не трогать мусульманских святынь», Константин лично уничтожил пулеметное гнездо несколькими выстрелами из гранатомета, снеся заодно половину минарета. А что, спрашивается, капитану оставалось делать? Позволить грязным чучмекам дальше безнаказанно гробить его пацанов лишь ради того, чтобы сберечь молельню бородатых еретиков, которую они, кстати, сами же и подставили? Ну уж нет! Дудки!

Тем не менее это стало первым пунктом обвинения. А вторым... Подавив сопротивление духов и заняв селение, спецназовцы Дерюгина обнаружили в сарае тела недавно угодивших в засаду саперов. «Воины ислама» зверски надругались над убитыми – отрезали им головы, половые органы, вспороли и набили грязью животы. А с трех раненых заживо содрали кожу.

– Н-да-а-а! – оглядев жуткую картину, угрюмо протянул Константин. – Пленных взяли?

– Так точно, пятерых! – осевшим голосом ответил сержант Климов, тоже шокированный кошмарным зрелищем.

– Веди тварей сюда!

Зная о выкрутасах некоторых генералов-перестройщиков, успевших заразиться гнилостным горбачевско-сахаровским душком, Дерюгин не стал отдавать подчиненным «противозаконных» приказов. Он просто снял с плеча автомат и собственноручно расстрелял недобитых садистов...

– Слышь, капитан, а, капитан, – донесся из отверстия кормушки осторожный голос прапорщика Яковлева.

– Да? – подняв веки, откликнулся Константин.

– Подойди, дело есть.

Дерюгин неторопливо приблизился к двери.

– «Кум» Афанасьев люто на тебя обозлился, – взволнованно зашептал Геннадий. – Велел бросить на ночь в пресс-хату. Подонки там собрались редкостные! Клейма ставить негде! Не люди, блин, взбесившиеся гиены! Позавчера они опетушили вора в законе Мамона – бедолага в результате напрочь свихнулся, вчера забили до смерти авторитета Лорда. Сегодня твоя очередь. За тобой придут незадолго перед отбоем! – Яковлев повертел шеей, проверяя, нет ли поблизости посторонних. – Поверь, капитан, я искренне тебе сочувствую! – На лице прапорщика отразилось неподдельное сожаление. – У меня брат под Кандагаром погиб. В общем, хочу помочь! Давай так... Я принесу бритву или веревку. Ты симулируешь попытку самоубийства. Я буду наготове, подоспею вовремя, подниму тревогу!.. Тебя отправят в санчасть. Перекантуешься там недельку-другую, а дальше... дальше, даст бог, обойдется! – Геннадий выжидательно замолчал.

– Нет, не надо! – холодно улыбнулся Константин. – За заботу спасибо, но веревки с мылом ты лучше для прессовщиков приготовь. Им они больше понадобятся.

Пораженный прапорщик отступил на шаг. Происходящее никак не укладывалось в его сознании. Человек не боится пресс-хаты с пятью здоровенными, разожравшимися на «кумовских» харчах мерзавцами внутри?! Абсурд! Ведь одно лишь упоминание о злополучной камере номер 66 заставляет сжаться сердце любого самого крутого постояльца «крытки»! Вместе с тем Яковлев нутром почуял – «афганец» вовсе не хорохорится. Просто ему плевать с высокой колокольни и на «кумовскую» немилость, и на злобную свору дрессированных козлов. От бывшего спецназовца исходила мощная волна властной уверенности в себе. В серых глазах отражалось абсолютное презрение к надвигающейся опасности.

«Настоящий боец! – с уважением подумал Геннадий. – Будет драться до последнего! Не обращая внимания на численное превосходство противника. Не опасаясь ни смерти, ни увечий, ничего! Жаль, что такой классный мужик погибнет, превратится в окровавленный кусок мяса... или наоборот? Может, ссученным действительно вскоре позарез понадобятся веревки с мылом? В случае провала их миссии не отличающийся гуманностью майор Афанасьев запросто расформирует пресс-хату, без сожаления отдаст былых холуев на растерзание заключенным. Гм-м, судя по всему, подобный вариант не исключается. Ведь в конечном итоге побеждает не тот, кто сильнее физически, а тот, у кого крепче дух!»

– Ладно, как знаешь! – вслух сказал Яковлев. – Удачи тебе, капитан!

Дождавшись, пока надзиратель уйдет, Константин оборотился лицом на восток, истово перекрестился и начал шептать православные молитвы: сперва «Отче наш», потом своему ангелу-хранителю и наконец великомученику Дмитрию Солунскому [29]... Закончив, он снова перекрестился, с минуту постоял неподвижно и принялся не спеша разминаться...

Камера № 66

21 час 50 минут

В ожидании «бесплатного развлечения» ссученные возбужденно переругивались, распределяя второе, третье, четвертое и пятое места в очереди. Первое безапелляционно, не вступая в дискуссии, занял пахан.

– Нэ лэзь, малчышка! – рычал Шамиль Удугов на Васю Клюйкова, нагло вознамерившегося пристроиться вслед за Крыловым. – Иначэ зашибу! Вах!!!

– А я третий однозначно! – хрипло утверждал Михаил Лимонов. – Имею полное право.