Александр Тамоников - Тайна затонувшего конвоя

Андрей ударил первым, и его оппонента унесло в толпу соратников по профессии. Двое других бросились учить незнакомца. Обладатель отчества Петрович (видимо, Артюхов) участия в драке не принимал, но остальные резвились от всей души.

Неверов двинул кому-то локтем в ухо. Кулаки его исправно работали, находили мишени. Врагов государства бы так крушил! А чего они?

Но пьяного куража хватило ненадолго — до первой чувствительной плюхи по виску. Ноги подкосились, он упал, извивался, пытался встать, но это была уже агония. Андрей хрипел от боли, терял сознание, а противники входили в раж, пинали его.

Потом они остановились. Старший их оттащил, что-то гневно им выговаривал. Сознание капитана висело на тонком шнурке. Его обшаривали, нащупали пистолет.

— Петрович, у него оружие. Тут еще какой-то документ.

Эти драчуны реально не знали, кого избили. Их агрессивный настрой быстро спал.

— Ваше счастье, кретины, если он завтра очнется и ни хрена не вспомнит, — прошипел старший.

— Может, мочкануть его, Петрович? — спросил кто-то.

— Я вам мочкану, дебилы! — прорычал Артюхов. — Быстро все вернуть в карманы. Уходим!

Андрей очнулся от холода и дикой боли. Память бастовала, что-то вспоминалось, другое — нет. Его тошнило. Это было полное фиаско и позорище. Как низко вы пали, товарищ капитан. А ведь когда-то на балет ходили.

Он кое-как поднялся, побрел в неизвестном направлении, уткнулся в тупик, повернул в обратную сторону. Неверов машинально пошарил по карманам — оружие с документами на месте, даже деньги.

Он брел по Береговой улице, цеплялся за ограды, спотыкался. Моросил дождь, дул сильный ветер. Ночь еще не наступила, навстречу попадались люди, шарахались от него, как от чумы.

— Господи, Андрей, это вы? — К нему метнулась какая-то женщина и поддержала за локоть.

Голос был знакомый. Да, Илзе Саулите.

— Андрей Григорьевич, что с вами? — Она охала так, как будто крупные неприятности произошли с ней, а не с ним.

— Все в порядке, Илзе, — пробормотал он. — Верным курсом иду. Домой.

— Где вы живете?

— Береговая, пятьдесят девять.

— Господи, да вы уже прошли свой дом и не заметили. Вас избили? Фу, да вы же пьяный в стельку! Разве так можно, Андрей Григорьевич?

— Можно, — пробормотал тот. — Даже нужно. Откуда вы взялись, Илзе? Вы мне мерещитесь?

— Да, конечно. — Она нервно засмеялась, — Лучше бы я вам мерещилась. Посмотрели бы вы на себя. С работы возвращаюсь, засиделась в конторе, кучу бумаг нужно было распечатать. Давайте я вам помогу дойти. Мой дом рядом, отлежитесь, я посмотрю, что с вами. Только за Антошкой до соседки сбегаю.

Капитана контрразведки можно было брать голыми руками! Его память и сознание вели себя привередливо. В моменты прояснения ему было стыдно, потом он опять ничего не соображал.

Калитка, крыльцо, чисто убранные сени, прохладная комната, в которой с утра не топили печку. Маленькая спальня в задней части дома. Железная кровать занимает чуть не всю площадь. Он валялся на ней в каком-то липком полусне.

Потом сквозь толщу стен послышалось детское бормотанье, робкий смех. Илзе привела своего мальчонку. Очевидно, она укладывала его спать.

Потом кто-то снял с Андрея верхнюю одежду. Он машинально возражал, стонал, когда чьи-то руки смазывали ссадины, забинтовывали глубокие порезы. К счастью, их оказалось немного.

Сквозь пелену вырисовывалось озабоченное женское лицо. Она поила его горячим молоком со сливочным маслом, что-то бормотала.

Он проснулся ночью в панике, нащупал куртку, наброшенную на изголовье. Пистолет и документы на месте. Андрей облегченно откинул голову, истекал потом.

Рядом с ним кто-то сопел, закутавшись во второе одеяло. Он недоверчиво потрогал этого человека.

Илзе проснулась, подалась к нему.

— Что-то случилось, Андрей? Вы плохо себя чувствуете? — Она стала ощупывать его лоб.

Во рту капитана царила сивушная горечь, хоть не дыши. Ее рука задержалась на голове, потом неохотно ушла. А жаль. Он отыскал ее ладонь, так и уснул.

А утром его одолел приступ паники. Он не сделал что-то важное, не успел, все пропало!

Неверов вскочил, вскинул руку с часами. Половина девятого. Сквозь шторы просачивался утренний свет. Документы с оружием на месте, сам в порядке, не считая мерзкого вкуса во рту, больной головы и всего прочего джентльменского набора. Он скинул ноги на пол, закружилась голова.

Скрипнула дверь. Из комнаты в спальню просочилась худенькая фигурка. Илзе была одета, робко улыбалась, по хорошеньким щечкам растекался румянец.

— Подождите, Андрей, ложитесь, не надо вставать. — Ее голос подрагивал от волнения и ненужной стыдливости. — Отдыхайте, куда вам спешить? С вами все в порядке. Я утром проверила — температуры нет, отделались ушибами. Но это не значит, что надо срываться и куда-то бежать. Вы еще слабы.

— Уже уходите, Илзе? — жалобно спросил он. — Тогда я тоже должен идти.

— Нет, не спешите. — Она присела рядом, он почувствовал ее теплое плечо. — На работу пора, а то Павел Елисеевич будет гневаться. Вам нужно отлежаться. Что с вами случилось?

— Плохо помню, — признался он, — клочками все. Выпивал в «Калинке», повздорил с мужиками, хотел показаться эдаким красавцем, а в итоге получил по тыкве. Сам виноват.

— Вы серьезно ничего не помните? — обеспокоилась Илзе. — Андрей, это может плохо кончиться. Вам нужно обязательно показаться врачу.

— Если нужно, значит, покажусь. Со мной все будет в порядке, Илзе, не переживайте.

— Хорошо, тогда я пойду. Не спешите уходить, Андрей. Можете подождать меня, я прибегу в обед. Антошка у соседки, вы один в доме. Щи, как говорится, в котле, каравай на столе. — Она улыбнулась.

— Главное, чтобы голова на плечах, — отшутился Андрей.

Они сидели рядом. Он не хотел, чтобы она уходила. Ей тоже меньше всего хотелось вставать и бежать на опостылевшую работу. Он обнял ее, прижал к себе. Илзе зажмурилась, но не вырывалась. Сопротивление бесполезно, все такое. Он поцеловал ее в уголок губ.

Она тяжело задышала, открыла глаза, ответила на поцелуй и пробормотала:

— Простите, Андрей, голова кругом. Я пойду. Мы ведь еще увидимся?

Она решительно поднялась. Прогулы в тяжелое послевоенное время чреваты крупными неприятностями. Выходя из комнаты, Илзе чуть не ударилась лбом о косяк, ойкнула, покраснела.

Теперь он был один. Живой, давление и температура в норме. Но все болело, причем равномерно, от верхушки черепа до лодыжки. Ныл кулак, кожа с которого была содрана. Андрей недоуменно посмотрел на костяшки, заклеенные пластырем, ощупал лицо. Оно принадлежало другому человеку.

На стене висело зеркало. Он со скрипом поднялся, быстро глянул на свое отражение, и ему стало страшно. Неверов опустился обратно на кровать. Немыслимая тяжесть тянула его к подушке. Но лечь — значит уснуть.