Андрей Дышев - Два шага на небеса

– Не ляжет, – ответил я, выкидывая «макаров» за борт.

– Ну вот, – с сожалением произнесла Алина, глядя в темную воду, куда навеки ушло оружие, – теперь я совершенно беззащитна.

В ее голосе прозвучал намек, но я не стал рвать на себе рубашку и доказывать, что грудью встану на ее защиту.

– Ты права, – сказал я. – А потому тебе пора принять условия игры, которые всем выгодны. В твоем случае это означает залечь на дно, ясно?

Не знаю, поняла Алина или нет, что я почти слово в слово повторил то, что она как-то сказала мне. Я расплачивался с ней ее же монетой. Это было жестоко, но иначе я поступить не мог. Слишком своенравная, слишком властолюбивая, страдающая завышенным самомнением, Алина в компаньоны мне не годилась. Мы оставались конкурентами, потому что, сами того не замечая, продолжали ревновать друг друга к Валерке.

– Как то есть залечь на дно? – с зарождающимся возмущением спросила девушка. – Ты что хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что иду спать, и тебе это же советую.

– Как это спать?! – воскликнула Алина. – Как ты можешь сейчас спать?

– А что прикажешь делать, если капитан уже устал ждать, когда мы с тобой уйдем отсюда. Вон, посмотри, его физиономия высовывается! Пусть человек спокойно смоет все кровавые следы!

Решительно повернувшись, я пошел по палубе, уже не таясь Лоры. Я принял навязанные мне условия игры, потому что без этого пропадал всякий смысл продолжать расследование.

Приятно с точностью предугадывать чужой сценарий, особенно если он крепко сбит. За мгновение до того, как войти в свою каюту, у которой продолжался день открытых дверей, я подумал: сейчас Стелла спросит: «Ну как? Выкинул пистолет?»

– Ты пистолет выкинул или сунул куда-нибудь? – тихо спросила Стелла, как только я вошел.

Она сидела в постели с такими глазами, словно под ее одеялом прятался еж.

– Никуда и ничего я не совал, – устало ответил я и принялся стаскивать через голову рубашку.

– Значит, выкинул в море, – прошептала Стелла, глядя на меня, как на марсианина. – Ты хоть помнишь, что вчера вечером начудил?

– Помню, – пробормотал я и полез под одеяло.

– И что теперь думаешь делать?

– Спать.

– Что?! Спать?!

Все женщины одинаковы. Я утопил лицо в подушку и только сейчас почувствовал, как устал. Я все больше входил в игру и становился в ней естественным. Голову на отсечение – не шипела бы Стелла над ухом, уснул бы за милую душу.

– Чего ты суетишься? – невнятно проворчал я.

– Ты убил человека! Неужели ты этого не помнишь?

– Помню, что убил, но не помню, кого именно. За завтраком пересчитаем всех и выясним.

Стелла вскочила с постели, наступив крепким коленом мне на спину. Завернулась в простыню, раскрыла холодильник и выхватила оттуда бутылку «Коммандарии». Я следил за ней одним глазом. Не верю! – думал я словами Станиславского. Замызганный штамп! С чего бы это она начала пить в пятом часу утра? Правдоподобнее было бы уйти к себе. И чем быстрее, тем лучше, чтобы не вляпаться под подозрение в соучастии.

– Слушай меня, – заговорила Стелла, стоя в простыне с бутылкой – готовый образ богини виноделия. – Тебе надо принять душ, отмыть с мылом и щеткой руки, особенно ногти. Проверить одежду. Если есть следы крови – немедленно застирать. А еще лучше выкинуть за борт и надеть что-нибудь другое.

– А что, собственно, случилось? – равнодушным голосом спросил я и зевнул.

– Что случилось? – повторила Стелла и усмехнулась. – Ты в самом деле не помнишь, что произошло?

– В самом.

– Замечательно! Охотно верю, потому что ты был в таком состоянии…

Она не договорила. Не хватило фантазии, подумал я.

– Ты в одиночку выпил бутылку вина. Потом водки, снова вина, – говорила Стелла, не зная, что делать с той бутылкой, которую она держала в руке. – Я пыталась тебя остановить, но ты был невменяем. Как идиот!

Можно было обойтись и без оскорбительных выражений, между прочим!

– В первом часу ночи вдруг зашел Виктор, – продолжала Стелла. – Ты в это время сидел на полу, а я читала. Виктор попросил меня одеться и выйти… Я могла бы замять конфликт, но ты вдруг вскочил на ноги и выхватил из-за пояса пистолет. Виктор выбежал из каюты в коридор. Ты – за ним. Потом я услышала выстрел… Ты вернулся минут пять спустя. Как ни в чем не бывало разделся и лег.

– А ты как ни в чем не бывало продолжала лежать рядом?

Стелла посмотрела на меня с возмущением. Надо было сыграть гнев, но это ей плохо удалось.

– Сам ты… Что ты такое говоришь? Как я могла лежать рядом после того, что случилось? Я сразу же вскочила и выглянула в коридор. И все поняла.

– А потом?

– Что потом?

– Все-таки легла и уснула?

Она не могла отрицать тот факт, что легла, потому что я проснулся рядом с ней.

– А что мне оставалось делать? – Стелла взмахнула свободной рукой, и край «туники» съехал с плеча. – Я должна была сделать вид, что мы оба крепко спим и к выстрелу не причастны.

– Все это ужасно, – согласился я, закрывая глаза. – Столько много крови… Морозильные камеры – это, конечно, великое изобретение. Хорошо, что у каждого в каюте есть морозильные камеры…

– О чем ты бормочешь? Я не понимаю, что ты говоришь! – с нотками истерики произнесла Стелла и, с яростью сорвав с себя простыню, принялась натягивать на ноги джинсы. Она скакала по каюте на одной ноге, в то время как другая застряла в штанине, и мне казалось, что Стелла исполняет какой-то идиотский наркотический танец.

Яхта не плыла. Она стояла на месте, мягко покачиваясь на волнах, которые облизывали ее борта неряшливо и мокро, как это делают слюнявые ньюфаундленды. Я посмотрел в иллюминатор на бескрайнее водяное поле без каких-либо признаков суши и вспомнил, что сегодня мы должны были выйти на кипрский берег.

Было девять часов утра, и я подумал, что в последний раз до столь позднего часа я спал в далеком детстве, когда мир кажется неизменным, а все дела пустяковыми и непременно разрешающимися в будущем сами собой, и потому никуда не надо спешить.

Только я зашел в кают-компанию, как понял, что едва избежал наказания за позднее пробуждение. Еще немного, и Мизин прикончил бы мою порцию тушенной в горшочке фасоли с луком и томатом. О его намерении можно было судить по философскому взгляду, каким он смотрел на мое блюдо. Надо сказать, он был единственным человеком за столом, чей взгляд адекватно отображал внутреннее настроение. Никто, кроме него, не проронил ни слова на мое пожелание приятного аппетита. Никто не взглянул на меня. Глаза моих спутников были обращены в горшочки, словно это были окуляры микроскопов, через которые можно было рассмотреть собственную душу.

Я сел за стол и только сейчас обратил внимание, что с нами впервые завтракает капитан, зато отсутствует госпожа Дамира. Капитан был одет в голубой спортивный костюм, что делало его личность неприметной, банальной и даже рядовой. Как только я вооружился ложкой, он откинулся на спинку стула и положил рядом с собой салфетку. Было заметно, каким трудом давалась ему предстоящая речь.